Виктор Тихомиров - Золото на ветру

Но в сторону чтение! Закуски! Невиданное число закусок предстало Лепиному взору и приковало его. По большей части это были такие, что и не встречались прежде Каверзневу, само собой он их никогда не пробовал и не знал им названия. А еще полно было красивейших коробок, бутылок самых неимоверных форм и размеров, каких-то жестянок (верно с леденцами) и кульков. Сами по себе высились сахарные головы в синей спичечной бумаге. Все это было толково расставлено, развешано пучками и гирляндами, построено в пирамиды. Посредине торчал громадный начищенный до яростного сиянья самовар, мерцающий угольной топкой и истекающий тяжелым паром. Все помещение отражалось в его боку вместе с маленьким искривленным Лепой.

Запах совершенно парализовал Лепино сознание, так что тот старался по большей части вдыхать и совсем не совершать выдохов, чтобы сильнее осязать это чудо.

Лихорадочно роясь в карманах, ушибая пальцы о Маузера и путаясь в патронах, Лепа с трудом думал мысль о том, что если и денег теперь спросят царских, то ему конец, тем более, что и обычных не находилось.

- А в долг нельзя? - щелкнув зубами, спросил он толстяка за стойкой.

- В долг не отпускаю, - обронил буфетчик и брезгливо отвернулся.

Воспользовавшись этим, Лепа схватил с прилавка круг колбасы и бросился вон, давясь и глотая на бегу божественно вкусные куски. Отбежав на приличное расстояние и не слыша погони, Леопольд забрался под лестницу и там очень плотно позавтракал украденной колбасой. В животе его, в ответ на сделанное добро, поднялся настоящий бунт. Лепу скрючило и завернуло винтом от боли. Но благодаря качеству продукта и жизнеспособности молодого организма вскоре в желудке его наступил покой, а на душе тихий праздник.

Теперь, после удовлетворения основной человеческой потребности, у Лепы разыгралось естественное любопытство. Он занялся болтанием по коридорам и заглядыванием в различные двери.

Заглядывать в них было одно удовольствие. Двери были дубовые, с медными рукоятками, изображавшими растения и зверей. Они мягко отворялись на смазанных петлях, издавая приятный уху звук, к тому же от них исходил запах, нюхая который, Лепа почему-то вспоминал очень раннее детство, такое раннее, что может даже и не свое, а чье-нибудь чужое, какого-нибудь дальнего родственника или симпатичного литературного персонажа. Похожее чувство испытывал он на крышах в начале поисков.

За этими самыми волшебными дверьми оказывались учебные классы, являвшие собой мир того предмета, что в них изучался. Наглядные пособия, приборы, красивые цветные таблицы приковывали внимание, пробуждая обостренный интерес к этому предмету и настраивая на серьезный лад.

Неожиданно Каверзнев оказался у знакомой полукруглой аудитории с рядами столов, в которую он заглядывал через стеклянную дверь с таинственной лестницы. Он и дверь ту сразу приметил в конце пространства и захотел было пробраться к ней, но вдруг оказался подхваченным бурным потоком студентов, который увлек его внутрь помещения. Леопольд повесил пальто на руку, желая соблюсти вежливость, и вскоре устроился на удобном месте в третьем ряду.

Инспектор осмотрелся, остановил особо внимание на медной штуковине перед носом у себя, из числа тех, что расположились и перед всеми прочими носами, пожалел о недостатке своего образования и стал прислушиваться к лекции, одновременно обозревая физиономии окружающих его студентов.

Только он успел отметить значительное их разнообразие, как будто от сквозняка распахнулось окно, и в его проеме очутился огромный матрос с раскрытым ртом и поднятой вверх рукой. Мощная эта рука описала над головой в бескозырке двухметровый круг и швырнула в аудиторию пачку листовок, разлетевшихся голубями по всему помещению и белым листопадом опустившуюся в протянутые руки, на пол и столы.

- Терентий! Матрос с Потемкина! - зашумели подростки, - Давай к нам! На кафедру его!

Но тут же, вслед за матросом в окно ввалилась целая орава городовых с шашками наголо и громоздкими револьверами на шнурах. Городовые засвистели в свистки из рыжих усов и, целясь из револьверов, нестройно заорали простуженными голосами:

- Стой! Руки вверх! - и еще один, совсем бестолковый обратился было к собранию:

- Господа! Это государственный преступник, задержите его!

Куда там. Аудитория ревела, как штормовой океан и все не в пользу городовых, даже самые чинные из учеников (в золотых даже очках) кричали, раскрасневшись: