Алексей Федорчук - Пикты и их эль

Из цвета дикого вереска В былые времена Варили пиво слаще Мёда и крепче вина. Напившись, засыпали Блаженно-сладким сном И спали дни и ночи В подвалах под полом.

Король шотландский горе Врагам повсюду нёс. Разбивши пиктов, он гнал их, Как стадо диких коз. Чрез выси гор и степи Преследовал их бег, Усеяв путь телами Убитых и калек.

А летом зарделся вереск В просторах полевых, Но кто варил напиток, Тех нет уже в живых; Могилы их скрывает Насыпанный курган, Из прежних пивоваров Растёт теперь бурьян.

Раз ехал король полями, Где вереск красный цвёл, Повсюду кричали птицы, Гудели тучи пчёл. Король сердит был и мрачен, Он думал, чело склоня: «Я царю над страной, где вереск, Но пива нет для меня».

В то время его вассалы, Разъезжая среди полей, Заметили под камнем Двух маленьких людей. Схватили их, но ни слова Не молвил ни один, То было двое пиктов: Отец и юный сын.

В седле высоком сидя, Взглянул на них король. Они глядели тоже – В глазах тоска и боль. Поставив их над обрывом, Сказал им: «Вот мой обет: Дарю вам жизнь, если пива Вы откроете секрет».

И, глядя то вверх, то книзу, Стояли сын с отцом: Вокруг – цветущий вереск, Внизу океана гром. И отец тогда промолвил, – Не голос – резкий визг: «Скажу наедине вам, Иначе будет риск.

Старик я, и жизнь мила мне, А в чести проку нет». Шепнул он еле слышно: «Я продал бы вам секрет». И голос его воробьиный Был резкий и сухой: «Я продал бы секрет вам, Да сын не стерпит мой.

Для юных жизнь – игрушка, Неведом им смерти страх, И честь я продать боюсь У сына на глазах. Пускай его свяжут слуги И бросят в пучину вод, Тогда скажу, хоть клятвой Связал меня народ».

И тотчас же ремнями Был связан юный сын, И на воздух его подняли, И бросили в глубь пучин. И море поглотило Его предсмертный крик, И один стоит над бездной Последний пикт – старик.

«Я правду говорил вам, Опасен мне был мой сын: Ведь юность ненадёжна, Не знавшая седин. Теперь напрасны пытки, И меч и жар огня, – Умрёт секрет напитка Здесь в сердце у меня».

Предыстория сюжета, в записи XIII века Перевод А.Корсуна, отрывок, строфы 20-27

20 Спросили, не хочет ли готов властитель золото дать, откупиться от смерти.

21 Гуннар сказал: «Пусть сердце Хёгни в руке моей будет, сердце кровавое сына конунга, острым ножом из груди исторгнуто».

22 Вырвали сердце у Хьялли из рёбер, на блюде кровавое подали Гуннару.

23 Гуннар воскликнул, владыка дружины: «Тут лежит сердце трусливого Хьялли, это не сердце смелого Хёгни, – даже на блюде лёжа, дрожит оно, – у Хьялли в груди дрожало сильнее!»

24 Вождь рассмеялся –

страха не ведал он, – когда грудь рассекли дробящего шлемы и сердце на блюде подали Гуннару.

25 Гуннар сказал, славный Нифлунг? «Тут лежит сердце смелого Хёгни, это не сердце трусливого Хьялли, оно но дрожит, лёжа на блюде, как не дрожало и прежде, в груди его!

26 Атли, ты радости так не увидишь, как не увидишь ты наших сокровищ! Я лишь один, если Хёгни убит, знаю, где скрыто сокровище Нифлунгов!

27 Был жив он – сомненье меня донимало, нет его больше – нет и сомненья: останется в Рейне раздора металл, – в реке быстроводной асов богатство! Пусть в водах сверкают вальские кольца а не на руках отпрысков гуннских!»

Константин Симонов, 1936

Им пятый день давали есть Солёную треску. Тюремный повар вырезал Им лучшие куски – На ужин, завтрак и обед По жирному куску Отборной, розовой, насквозь Просоленной трески.

Начальник клялся, что стократ Сытнее всех его солдат Два красных арестанта В его тюрьме едят. А если им нужна вода, То это блажь и ерунда: Пускай в окно на дождик, Разиня рот, глядят.

Они валялись на полу, Холодном и пустом. Две одиночки дали им, Двоим на всю тюрьму, Чтоб в одиночестве они Припомнили о том, Известном только им двоим И больше никому...

А чтоб помочь им вспоминать, Пришлось топтать их и пинать, По спинам их гуляли Дубинки и ремни, К ним возвращалась память, но Они не вспомнили одно: Где спрятано оружье – Не вспомнили они.

Однажды старшего из них Под вечер взял конвой. Он шёл сквозь двор и жадным ртом Пытался дождь глотать. Но мелкий дождик пролетал, Крутясь над головой, И пересохший рот не мог Ни капельки поймать.

Его втолкнули в кабинет. – Ну как, припомнил или нет? – Спросил его начальник. А посреди стола, Зовя его ответить «да», Стояла свежая вода За ледяною стенкой Вспотевшего стекла.

Сухие губы облизав, Он выговорил: – Да, Я вспомнил. Где-то под землёй Его зарыли мы, Одно не помню только: где? – А чёртова вода Над ним смеялась со стола Начальника тюрьмы.