Виктор Суворов - Выбор [Новое издание, дополненное и переработанное]

Вот между двух грудастых под фонарем Настя и встала. Одним грудастые нравятся, а другим, может быть, девочки нравятся совсем тоненькие, вовсе без всякой груди выпирающей. Одним глаза черные, испанские, горящие подавай и конскую гриву черных волос с фиолетовым отливом, а кому-то больше по душе глаза голубые, волосы русые и прическа совсем короткая под мальчика. Испанок шоколадных — табун, а беленькая девочка славянская одна только…

Тут же гибкий чернявый, как чертик из коробочки, вынырнул:

— Это мой тротуар. Цены тут — три песеты за сеанс. После каждого сеанса две песеты мне отдашь, одну себе забирай.

— Я не по этой линии. Я тут работать не буду, — Настя возражает.

— Хорошо. Потом разберемся. А меня помни. Я этому тротуару хозяин. — Чуть отвернулся гибкий чернявый, невзначай ручку ножа из кармана показал.

Машина серебряная. Крылья черные. «Лагонда» 1938 года. Знающие всё эксперты объявили: это и есть вершина творения, придумать что-либо великолепнее этого невозможно. Спорить с экспертами — дело пропащее. Это нам сейчас такие заявления смешными кажутся. Но если на ту «лагонду» смотреть из 1939 года, из первой его половины, то сомнения отпадут: лучше этого быть ничего не может.

Именно такая машина с верхом открытым тут же перед Настей и остановилась. Красивый седой дядька за рулем. Бриллиант на руке в пару каратов. Рубаха шелковая. Запах одеколона французского. Сисястыми шоколадными испанками пресытился он. А тут появилась на бульваре тоненькая беленькая девочка славянская. По тормозам врезал так, что завизжали колеса и асфальт под ними. А если бы не он, то тут бы Настю спортивная «альфа» подхватила. Не выгорело «альфе». Ничего, через двадцать минут девочка освободится…

— Эй, сеньорита, я девочкам по три песеты даю. А тебе дам пять!

Усмехнулась Настя:

— Сто.

Есть правило: каждый от судьбы получает ровно столько, сколько у нее просит. Мечтай о малом, мало от судьбы и получишь. А у Насти Жар-птицы огромный замах, и мечты ее беспредельны.

Оскалился элегантный в «лагонде»:

— Ну и запросы у тебя! Ладно, дьявол с тобой. Садись. Я дам тебе сто песет.

Выскочили из города. Свернул элегантный с дороги на камушки к морю. Фонарик засветил. Отсчитал из кошелька крокодиловой кожи десять больших синих бумаг. Вручил Насте. Тут надо особо подчеркнуть: сегодня сто песет — пыль в кармане. Но то были другие времена.

Вышли из машины. И опять отметить нужно, что в те времена сотворять любовь в машине, даже в самой шикарной, было не очень удобно. Это потом французы додумались так спинки у сидений делать, чтобы они назад откидывались.

А уж за французами весь мир последовал. Так что ошибались эксперты, когда утверждали, что некуда больше автомобили совершенствовать. Есть куда. Можно еще и не до того додуматься.

Итак, вышли они в ночь, в чистый ветер, в ласковый моря плеск. Настя ему:

— Снимай штаны.

— Да нет, я только приспущу.

— Снимай, я их у тебя покупаю. Вот тебе цена за них небывалая — десять песет. Давай штаны.

Штанов элегантный не отдает. Вместо штанов руки к ней тянет. Не поняла Настя:

— Стой, амиго, не хватай. Давай разберемся. Ты мне обещал сто песет? Обещал. Ты их мне отдал. Вот они. А разве я что-нибудь обещала?

Этого аргумента он не понял. И тогда Настя дала ему в морду. Подождала, пока поднимется, и дала еще раз.

Подкатила «лагонда» к тротуару. Не машина — чудо на колесах. Вся сверкает и переливается. Загляденье. Вид портит только разбитая морда водителя. Кто-то разукрасил его по первое число. Под каждым глазом по синему фонарю, словно светофоры железнодорожные на переплетении путей у Курского вокзала, губы расквашены, орлиный нос в картошку смят на русский манер.

Вышел из «лагонды» мальчишка в штанах. Штаны — явно с чужой задницы. А водитель с мордой побитой рванул с места и за углом исчез. Огляделся прибывший. По самую грудь штаны, ремнем перепоясаны и подвернуты. Поманил гибкого, две большие серебряные монеты подает:

— Я тут не работала, не по моей линии бизнес этот, но раз тротуар твой, вот твои песеты.

Не понял гибкий поначалу, не признал Настю в штанах, но быстро сообразил, усмехнулся, порекомендовал штаны снять и работу продолжать.

Возразила Настя: объяснила же тебе, я тут не работаю, не моя это профессия.

Поманил ее гибкий пальчиком:

— Ну-ка за уголок зайдем. Я тебе морду разобью.

— А ведь я отвечу.

— Ты?

— Ага. Сшибемся?