Константин Никифоров - Сербия на Балканах. XX век

Скажем больше. Те же события на Балканах показали кризис западной демократии. В Мюнхене Путин справедливо отметил, что складывается парадоксальная ситуация: «Страны, в которых применение смертной казни запрещено даже в отношении убийц и других преступников… легко идут на участие в военных операциях, которые трудно назвать легитимными. А ведь в этих конфликтах гибнут люди – сотни, тысячи мирных людей!» [275]

Конечно, сказывалось то, что на многие вещи в России и на Западе смотрели по-разному, в том числе и на югославский кризис. Многочисленные примеры этого приводит в своей книге шотландская исследовательница Сара Макартур. В частности, в России существование Независимого государства Хорватии времен Второй мировой войны имеет однозначно негативную оценку, а известная «Исламская декларация» лидера боснийско-мусульманской общины Алии Изетбеговича трактуется как образец фундаментализма, приведшего, как одна из причин, к боснийской войне. Западный же человек, не оправдывая хорватских фашистов, часто считает, что Независимое государство Хорватия в то же время выражало волю людей жить самостоятельно. Еще разительнее разность подходов в отношении «Исламской декларации». На Западе ее даже изучали на школьных занятиях по политологии как пример демократии [276]. И таких примеров очень много.

Но вернемся к внешнеполитическим сюжетам. В сущности, ослабление позиций России на международной арене после распада СССР и во время трансформационных, прежде всего экономических, трудностей – было неизбежно. Вопрос только в том, насколько далеко должно было простираться внешнеполитическое отступление. Ведь Запад тоже не сразу сформулировал свои цели. Они зависели и от позиции России. Ее постоянные уступки лишь увеличивали запросы противоположной стороны. И дело было даже не в игнорировании мнения России. Его часто просто не было. Достаточно сказать, что, несмотря на многочисленные обещания, собственной программы действий по урегулированию югославского кризиса в российском МИД так никогда и не было сформулировано.

Инфантилизм российской внешней политики заключался в непонимании простой вещи: в отличие от внутренней политики, которая может быть какой угодно, внешняя политика не может быть либеральной. Она может быть только консервативной. В основе любой внешней политики должны быть национальные интересы и ничто иное.

К середине 1990-х годов внешнеполитические неудачи России становились все более очевидными. Против политики, которую проводило российское министерство иностранных дел, теперь выступала не только оппозиция, но и почти вся политическая элита и экспертное сообщество. Утверждалось мнение, что у России должно быть собственное лицо и место в мировой политике. Конечно, это отнюдь не означало спора с Западом по любому поводу, а тем более перехода к конфронтации. Но не было никакой нужды постоянно поддакивать, причем даже в ущерб собственным интересам.

Впрочем, вина за внешнеполитические провалы ложилась не только на МИД, но и на руководство страны, которым были созданы основы такой системы, при которой МИД работал в условиях почти полного монополизма и бесконтрольности. Отсутствие коллегиального механизма разработки и принятия решений и было, пожалуй, главным пороком этой системы. Старые структуры наподобие международного отдела ЦК КПСС были упразднены, а новые – не созданы. Создавалось впечатление, что Б. Ельцин, не особенно вникая в детали, без каких-то дополнительных консультаций подписывал почти все, что ему «подсовывал» А. Козырев. И в любом случае дипломаты были предоставлены сами себе.

Собственно говоря, ожидать от российского МИД, как и от любого другого подобного ведомства, концептуальных внешнеполитических разработок нельзя было даже не из-за какой-то злой воли его руководства. Были ограничения и сугубо объективного характера. Традиционно дипломаты идеи не генерируют, а выступают их исполнителями. В этом своем свойстве дипломаты похожи на военных. В зависимости от способностей и профессионализма они могут с большим или меньшим успехом выполнять спущенные им директивы. Но стратегических указаний сверху как раз почти и не было.

Это бросалось в глаза многим. В период президентства Ельцина предпринимались попытки создать специальный механизм межведомственной координации внешнеполитической деятельности. Однако они не дали результатов, и во многом из-за активного противодействия руководства МИД. А. Козыреву удалось провести два президентских указа, подтверждавших координирующую роль самого МИД в вопросах внешней политики. Третий подобный указ подписал у Ельцина уже следующий министр иностранных дел – Е. Примаков. Получалось, что МИД сам себе ставил задачи, сам их пытался выполнить, сам себя координировал и контролировал.