Федор Тютерев - Необыкновенные приключения юных кубанцев

- Так-таки всю дорогу пеши и топала?

- Что ты, в такую-то даленю! Месяца б не хватило да и ног тожеть. И поездом довелось, и лошадьми подбирали, и на ослике случалось.

- Не приведи господь! И подумать страшно - в такое-то время...

- Натерпелась... И врагу б не пожелала такого путешествия. Но дошла-таки до этого проклятого Маекопу!..

- С Митей виделась? Как он там?

- Ой, кума!.. Токо сердцем изболелась... Виделись. Подержались за руки через колючую проволоку... Худющий, как шкилет. Заросший - не узнать. Лагерь этот - хуже всякой каторги! Представь: держут впроголодь, мыться негде завшивели жутко. В бараке, говорит, голые нары, холод собачий. Болеют, мрут, как мухи. А уж обращаются с ними - издеваются, как токо хотят. На работы кажен день, чуть што не так - прикладом, а то и застреливают.

- Что ж они там делают, на работах?

- Говорил, арадром. А еще какие-то доты чи зоты. Вот так... Наревелась, душу растравила и все... Очкам обрадовался, как не знаю чему. Говорил, при первой же возможности убегу. Токо куда там ему, от ветра шатается!

- Попросила бы: какой, мол, из него работник? А дома семеро по лавкам, может бы сжалились.

- Кума! И просила, и молила, и на колени падала, да куда там!.. И слухать не хочет. Вот ежли б было чем лапу позолотить! На это клюют. Кой-кому, говорил Митя, посчастило.

- Сторожат немцы?

- Не-е, те боятся и близко подходить - как бы не схватить хворобы. Наши, русские... Откуда токо набралось такой нечисти, вроде до войны усе были патриоты, усе - "слава Сталину!" А вон скоко переметнулось.

- Есть, кума, люди, а есть людишки... Были и, наверно, всегда будут. А ты еще и скоро управилась!

- Спасибо добрым людям. Их, добрых-то, слава богу, больше.

- Там же эти, как их, черкезы... Они, говорят, русских не жалуют.

- Кто так говорит, тот, по-моему, брешет. Черкезы - не знаю, не видела. А адыгейцы - такие ж люди, как и мы, токо еще боле бедные. К горю людскому отзывчивые. Догонит, бывало, на двуколке, запряженной осликом, посмотрит и остановится. Объясню, где была и зачем, что видела (это когда уже назад шла) - послушает и говорит: садись, дочка или там мамаша, подвезу малость. И подвезет до аула, и едой поделится, и платы за ночлег не спросит. Но вругорядь в такую даленю - ни в жисть не решусь отправиться!..

Ванько достал из-под матраса андреевы часы и прошел на кухню.

- Уж извините, теть Лиза, я случайно слышал ваш рассказ, - обратился к соседке. - Вы сказали, что если позолотить этим гадам лапу, то дядю Митю могут отпустить. Это, как я понял, - предложить охране что-нибудь дорогостоящее?

- Да, детка, что-нибудь очень ценное. Да где ж его возьмешь!..

- У меня вот часы золотые. Они, правда, андрюшкины, но его и теть Веры нет... да если б и были, они бы не пожалели для такого дела. Возьмите. Если он такой слабый, то навряд ли ему удастся убежать... Выздоровеете - может, рискнете сходить к нему еще раз.

Елизавета дрожащими руками (судя по навернувшимся слезам - не только от слабости) приняла часы, смотрела на них, словно это было некое чудо невиданное. Может, для нее и действительно невиданное: секундная стрелка, золоченный циферблат с выпуклыми голубыми цифрами, массивный золотой корпус, заморская работа. Только нижняя крышка из белого металла и по ней гравировка: "Саше - от друзей"

Взволнованная неожиданным предложением, женщина не находила слов. Подняв на него влажные глаза, она наконец бессвязно запричитала:

- Отчего ж господь не послал мне тебя раньше!.. Да ежли б знать, что у Вани, - взглянула на куму, - что он даст мне такое сокровище!.. Был бы мой Митя теперь уже дома!.. Но я пойду обязательно, доползу до этого лагеря смерти, живая или мертвая... Вот токо денек-другой передохну и отправлюсь. Спасибо тебе, сынок, за все: и за часы, и за помощь в хозяйстве, и за заботу о детях...

- Ну что вы, теть Лиза! - перебил ее Ванько. - Не стоит благодарности. Успокойтесь! - И он ушел к себе в комнату.

Ч е г о не упомянула Агафья Никитична в своем недавнем разговоре с Тамарой, так это - что ее сестра Матрена уже дважды наведывалась на хутор, и все из-за Валеры. Не упомянула, чтобы девочка не подумала, будто от них здесь попросту хотят отделаться. А между тем это далеко не так. Малыш разбередил в сердце сестры нерастраченные любовь и нежность, невостребованное материнское чувство - она спала и видела сиротку своим сыночком; ей не терпелось наглядеться на него, снова подержать на руках...

И вот решено было сходить к ней в гости всей семьей.

Из осторожности пошли раздельно: мать с Тамарой кружной дорогой, Ванько с братом - напрямик через станцию.