Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.11

saygotakamori

Она стала практикующим врачом, но не могла по закону стать профессором медицины, то есть ей нельзя было преподавать. Ее безосновательно пытались обвинять в неквалифицированном лечении. О смерти кого-то из пациентов не слышал. В интернете можно почитать о ней диссертацию некой Kornelia Steffi Gabriele Markau < http://sundoc.bibliothek.uni-halle.de/diss-online/06/06h090/index.htm>, но я к сожалению не знаю немецкий.

tanya_kupchino

http://ezhe.ru/ib/issue623.html

А вот тут написано, что люди, мол, догадывались насчёт пола Джеймса Барри: "посмеивались и говорили, что это-де секрет Полишинеля, и в колониях, где доктор Барри провел большую часть профессиональной жизни, этот факт и так был всем известен — но в полном соответствии с британскими традициями никогда открыто не обсуждался."

Да и как это можно скрывать долгие годы?! Да ещё в армии, в мужском коллективе? Ну (пардон за интимное), есть же какие-то особенности женской физиологии, которые невозможно утаивать. Да и как она в уборную ходила? В лес убегала всё время что ли?

24 декабря, 13:59

Как часто со мной бывает, этой интересной темой я занялся, когда собирал материал для книги. Мне нужно было понять психологическое устройство русского эмигранта, который во время Крымской войны из идейных соображений шпионит на англичан. Что за бури бушуют в сердце человека, который помогает убивать людей своей крови — можно сказать, родственников?

Меня интересовала не ситуация, скажем, власовцев, абсолютное большинство которых записались в РОА, спасаясь от медленной смерти в концлагере, а добровольный и сознательный выбор.

Естественнее всего было начать с истории русских немцев двадцатого столетия.

Как вы знаете, в российской империи их было очень много, особенно среди военного сословия. Пропорция немецких фамилий в кадровом офицерстве составляла от 13 до 20 процентов (чем выше чин — тем выше, потому что хорошие служаки). Эти люди были патриотами России, опорой царского престола, и в 1914 году никакой душевной дискордии у них не возникло (в конце концов, ведь и сам царь был, если я правильно посчитал, на 127/128-ых немцем). Однако российским немцам стало неуютно, когда после первых поражений страну охватила волна шпиономании и начались немецкие погромы.

Не получается громить немцев на фронте — будем громить в тылу .

Офицер немецкого происхождения знал, что он обязан воевать лучше других, быть безупречным — вроде как искупать вину за свое происхождение. Возможно, поэтому в списках кавалеров ордена Святого Георгия (высшая военная награда) так много немецких фамилий:

Конечно, «Ш» непредставительная буква, очень немецкая, но все-таки .

Нижние чины относились к «немчуре» с подозрением, поэтому некоторые генералы и офицеры вслед за Петербургом, переименовавшимся в Петроград, сменили немецкие фамилии на русские. Вероятно, это было трудное и неприятное решение — отказываться от родового имени. Тяжело, наверное, было видеть в газетах и агитационных листках трескучую германофобскую пропаганду — куда ж без нее.

Маяковский потешается над немецким словом

Однако командованию и в голову не приходило устраивать в армии какие-то этнические чистки, а интернированию подлежали лишь германские и австрийские подданные.

Совсем иначе «немецкий вопрос» у нас был решен во время Второй мировой войны. Немцев в стране к 1941 году стало значительно меньше (часть эмигрировала еще в Гражданскую, часть уехала в сороковом году из Прибалтики, часть была репрессирована во время Большого террора), но все же в СССР жили полтора миллиона тех, кто, по терминологии Третьего Рейха, относился к категории «фольксдойче».

На сей раз обошлось без погромов — при Сталине народная самодеятельность не поощрялась. Зато вождь любил репрессировать целые нации. Немцев депортировали в Казахстан и Сибирь почти сразу же после начала войны — просто в качестве превентивной меры. Военнослужащих (а их было немало, 33 тысячи) из армии вычистили. Остались единицы: кто-то замаскировался, назвавшись евреем или сменив фамилию; кого-то оставили в порядке исключения как особо ценного специалиста. Условия были куда более жесткими, чем во время предыдущей войны, поскольку особисты повсюду вынюхивали предателей и с доказательной базой никто не церемонился. Нужно было воевать с удвоенной доблестью и не ждать за это наград, тем более повышения — немцу высовываться, привлекать к себе внимание не рекомендовалось.