Леонид Млечин - Евгений Примаков. Человек, который спас разведку

– Примаков такой опытный администратор. Он постоянно сталкивался с серьезными конфликтами, и вы хотите сказать, что ему было странно, что кто-то занимается интригами? – спросил я Татьяну Самолис.

– Нет, конечно, теоретически он об этом знал. И практически знал – у него, может быть, тысяча была конфликтов на работе. Но у него все равно оставалась наивная вера в то, что все люди неплохие. И любая моя попытка его образумить ему очень не нравилась. Пока он уже сам не убеждался в том, что был неправ в отношении того или иного человека. Вот для меня это парадокс. Сочетание такого жизненного опыта и наивности в отношении людей… И в любых ситуациях – когда вокруг него клокотали какие-то интриги и бог знает что еще, и люди в этом купались, – у него такая наивность сохранялась. Когда он говорит о людях, он расплывается в улыбке. Для него удовольствие произнести имя его друга, а у него их невероятное количество. Да я бы от этого уставала, я бы физически не могла с ними со всеми общаться. А потом, я бы не могла любить так много людей. Я бы ограничилась узким кругом друзей. Он – нет, он может всех любить. Ему нужно время от времени их всех ощущать, трогать, разговаривать, встречаться.

– Так что же, он не в силах расстаться с негодным работником?

– Это зависит от того, чем этот человек его от себя оттолкнул, – считает Татьяна Самолис. – Это может произойти очень быстро – если человек такая помеха делу, что каждый день, проведенный им на важном посту, опасен. Он быстро его уберет. Примаков может быть жестким. Он вполне на это способен. Он знает, чего он хочет, к чему идет. Иначе у него и жизнь была бы другая. Но он вполне способен работать с человеком, который ему лично неприятен. Скажем, Примаков в ком-то заметил какие-то недостатки, но считает хорошим профессионалом. Такого человека Примаков будет терпеть. И мало того – создаст вокруг него хорошую рабочую обстановку, не позволит другим играть на этих недостатках и настраивать себя против этого человека. Принцип простой – раз он нам нужен, дело делает хорошо – все, ребята, прекращаем пустые разговоры.

Казалось, что Примаков нерешительный человек. Это так?

– Ну, это заблуждение, – говорит Виталий Игнатенко. – Он очень решительный человек и очень волевой в проведении своей идеи, политики. Когда он стал главой правительства, это, наверное, почувствовали и в глобальном, геополитическом масштабе. Можно сказать, что по словам он мягкий – не повышает голоса. Но он исключительно решительный и принципиальный человек. В этом-то его сила.

– Вы никогда не видели его грустным, тоскливым?

– Никогда, – твердо говорит Игнатенко. – Он, может быть, конечно, как и всякий человек, подвержен сомнениям, грусти, печали – у него для грусти и печали есть много поводов в жизни. Но на людях он всегда оптимистичен, рядом с ним чувствуешь любую свою неудачу такой маленькой. Это черта его характера – уверенность в том, что все можно преодолеть, переломить. Эта черта характера, думаю, помогает ему во всей его работе, в любых начинаниях. И я уверен, что и в нынешней его работе она ему поможет.

Леон Оников:

– Чаще всего мы собирались у Володи Бураковского, пока он был жив. Два-три раза в неделю созванивались вечером, встречались у него в институте. Выпивали. И в длинной ванночке, в которой когда-то дезинфицировались шприцы, варились сосиски. Всегда собирались, когда приезжал кто-нибудь из Тбилиси. А они часто приезжали – его школьные друзья. Многие у него дома останавливались. Если к нему кто-то приезжал, меня звали. Если ко мне приезжали, я его звал. Говорили о друзьях, о верности, о ценностях, кто друг, кому надо помочь, кто негодяй. Или шутили, рассказывали анекдоты.

Примаков большой любитель анекдотов. Вот один из его любимых анекдотов.

Встречаются два старика. Один говорит:

– Беда со мной! Полностью потерял память. Все забыл, что знал.

Второй его успокаивает:

– Да не бойся ты. У меня было то же самое. Но мне прислали пилюли из Америки, и теперь все в порядке.

Первый:

– Слава богу. А как пилюли называются?

Второй задумался:

– Знаешь, есть такие цветы, высокий стебель, заканчивается белым или красным цветком… Как они называются?

– Гвоздики.

– Нет, не гвоздики. На стебле колючки…

– Розы, что ли?

– Точно, роза!

Он поворачивает голову и кричит в сторону кухни:

– Роза, Роза, как называются таблетки, которые мне полностью восстановили память?

Леон Оников:

– Для нас застолье – это времяпрепровождение, это беседы. Мы не глушим себя крепкими напитками. Кавказские застолье – это не выпивка: быстро разлили, давай-давай, будем-будем и все. Кавказские тосты – взаимное общение. Разговоры у нас были застольные, но не стандартно-застольные, как в Москве. Никого не хочу обидеть, но кавказское застолье имеет свои принципы, свои цели. В молодости мы пили только вина. Когда он сменил вкусы, я не уследил. Но теперь рядом с ним ставят именно водку. Даже если стоит множество разных напитков – коньяк, виски, водка, вино, он предпочитает водку. Пьяным, когда голову теряют, я его никогда не видел.