Пауль Кёниг: На "Дейчланде" через Атлантический океан

Поручение вести "Дейчланд" в Америку было задачей новой и своеобразной, и таковой она явилась бы и для меня, если бы я был молодым командиром военного судна, а не старым капитаном "купца". Поэтому я должен рассказать, как я был назначен на "Дейчланд".

Произошло это довольно быстро и неожиданно. В середине сентября 1915 года я был по делам в Берлине. Хотя я уже давно покинул свой прекрасный "Шлезвиг", Северный немецкий Ллойд знал, где я нахожусь. И вот однажды я получил уведомление, в котором мне предлагали при первой же возможности посетить господина Ломана, проживающего в гостинице "Адлон".

Это было для меня сюрпризом. Я знал, кто был директором известной бременской фирмы, знал лично Ломана еще в то время, когда состоял агентом Ллойда. Но зачем я понадобился ему теперь, во время мировой войны, когда немецкая морская торговля "сметена" со всех морей, судя по ежедневным сообщениям английских газет? Организовать немецкую линию в Австралию при настоящих обстоятельствах вряд ли мыслимо. В Ботническом заливе фирма не имеет никаких торговых путей. Спрашивается, чего хотят от старого моряка, избороздившего воды у восточно-азиатского, американского и средиземноморского побережья?

Раздумывая, я отправился в "Адлон". Ломан принял меня очень любезно и сразу приступил к делу. Напомнив о прекрасном времени в Сиднее, он спросил, очень ли мне нравится моя спокойная жизнь на берегу и не имею ли я желания опять отправиться в "дальнюю дорогу".

Что мог на это ответить старый капитан "купца", вынужденный оставить свое судно в неприятельской стране и быть без дела, между тем как по ту сторону канала в Шотландских островах английские крейсера устраивают засады? Я пожал плечами и промолчал.

Тогда Ломан мне прямо сказал, что он занят мыслью учредить рейсы в Америку посредством торговых подводных лодок, и спросил, не согласен ли я взять на себя командование первой из таковых? Первый рейс планировался в Ньюпорт-Ньюис. Благодаря моему прежнему плаванию на судах Северного немецкого Ллойда Балтиморской линии, я хорошо знал фарватер и.соотношение глубин Чизапикского залива. Но мог ли я считать себя компетентным и уверенно вести такое подводное торговое судно через Атлантический океан?

Однако, не будучи никогда сторонником долгих размышлений, я согласился. Наконец-то человеку, перешагнувшему 45-летний возраст, нашлось дело в такое время.

– Господин Ломан, – сказал я, – если дело действительно наладится, то я ваш.

И дело действительно наладилось.

По прошествии неполных двух месяцев меня вызвали в Бремен для важного совещания. Там я увидел чертежи, планы, наброски и рисунки, от которых у меня чуть не закружилась голова. Когда же спустя четыре месяца, которые, кстати, провел не без пользы, я поехал в Киль в Гаарден, то на стапеле возвышалось уже удивительное стальное сооружение. Большое, красивое и совершенно невиданное по своей наружности, оно заключало в себе все, что было спроектировано в чертежах и планах. Не могу сказать, чтобы теперь воспроизведенная действительность была более ясной и понятной, чем вся та бесконечная сеть линий и черточек на синей бумаге, способная озадачить и смутить любого инженера.

Мои читатели, встречавшие на страницах иллюстрированного журнала изображение центрального поста или рубки на подводных лодках, поймут это, и если у них зарябило в глазах от невероятного количества колес, вентилей, винтов, кранов, труб и трубочек, от всей этой массы рычагов и аппаратов, из которых каждый имеет свое крайне важное значение и скрытый смысл, то пусть они утешатся: со мной случилось то же.

Когда же это чудовище было окрашено и его серо-зеленое туловище с величавым спокойствием скользнуло в воду, оно превратилось в судно, попавшее в свою стихию и плававшее в ней, как будто оно иначе и быть не могло.

Впервые я ступил на узкую палубу, поднялся на площадку рубки взглянуть вниз и поразился: подо мной простиралось длинное стройное судно, изящное по своим привлекательным линиям и формам. Только борта, мощно округляясь и выдаваясь над водой, давали понятие о том, как необыкновенно велик его корпус.

С чувством гордости я любовался этим произведением, слегка качавшимся подо мной и многозначительно соединявшим в себе изящество и силу.

На стапеле возвышалось удивительное стальное сооружение.