Даниил Данин - Неизбежность странного мира

Экспериментаторы, верившие в будущее, а не (в прошлое науки, снова должны были взяться за доказательство уже доказанного. В начале 30-х годов физик Георг Иосс предпринял новые опыты и еще раз развеял легенду о пойманном эфирном ветре. При этом он без всякой вежливости высмеял Миллера: на свою беду, тот всерьез указал, что в стене его высокогорной лаборатории имелось стеклянное окно, дабы эфирному ветру было легче дойти до прибора! «К сожалению, — издевался Иосс, — Миллер не указал, было ли в противоположной стене другое окно, чтобы эфирный сквозняк стал сильнее».

Ученые шутят, как отпевают! Но точнее: то были уже поздние поминки после настоящего погребения эфира в 1905 году, когда появилась теория относительности. Замечательно, что в том же самом году и благодаря трудам того же Эйнштейна физика обогатилась новым понятием — фотон. Сначала только понятием, или, вернее, представлением; само слово это вошло в словарь науки двумя десятилетиями позже.

Была ли связь между гибелью эфира и рождением фотона? Ах, если бы она была прямой, эта связь! Насколько легче было бы сейчас вести рассказ. Все сразу стало бы по местам: открытые Эйнштейном частицы света немедленно заместили бы собой в картине мира прежние световые волны. Нет эфира — нет и волн. Световой луч — просто поток особых частиц, летящих через пустоту. Вот и все. Свет и вещество уравниваются в правах. Отныне в мире есть только частицы и никаких волн!

…Частицы. Это так понятно, так просто. Они, наверное, круглые, аккуратненькие, как бильярдные Шары. Ученые любят это сравнение, когда заходит речь о любого рода частицах. И неспроста: физики мечтают о наглядности своих объяснений нисколько не меньше, чем писатели о выразительности своих образов. И сама природа тоже ведь любит эту экономную и ясную форму шара: Земля и Луна. Солнце и звезды — все они шарообразны. Наверное, и в микромире тоже все шарики, шарики, шарики — мал мала меньше, как в детской разъемной игрушке… Размеры в природе совсем не важны: в мире звезд есть карлики и гиганты, а движением и тех и других все равно ведь управляют ясные и понятные законы небесной механики. Атомы тоже, говорят, подобны солнечной системе: вокруг шарообразного ядра вращаются шарики-электроны — в любой книжке так их рисуют. Как все хорошо и просто! А если еще и свет состоит из частиц, тогда совсем благодать. Снова шарики, снова микробильярд, снова испытанные, веками проверенные законы старой механики. Нет, правда, как славно все получается: единая картина строения материи устанавливается сама собой — мгновенно и необременительно! Да здравствует частица света — фотон!

…Мы размечтались, но не как древние натурфилософы; а как Маниловы — натурфилософы домашние, те, что, созерцая жучка на травинке, любят вздохнуть: «Как мудро устроено все в природе, пойти чайку попить, что ли?» Поглядывая на ночные небеса, люди такого склада любят задумчиво поговорить о простоте и гармонии в коловращении вселенной.

А в эти часы какой-нибудь бедняга физик, как уставший музыкант, разминает кисть руки: сколько бумаги изрисовано лебедиными шеями интегралов и верблюжьими горбами кривых, а непредвиденные противоречия не исчезают — старая теория и новые факты расходятся! Надо будет еще долго работать, думать, спорить, томиться непониманием, выискивать обходные пути.

«Вы сочинили и напечатали в своем умном сочинении, — как сказал мне Герасимов, — что будто бы на самом величайшем светиле, на Солнце, есть черные пятнушки. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда… И для чего на нем пятны, если и без них можно обойтиться?» — так писал ученому соседу чеховский домашний натурфилософ, отставной урядник Войска Донского.

Мечты о материи, построенной из шариков, очень похожи на это желание «обойтиться без черных пятнушек». Может быть, природа и устроена просто, да только заранее решительно неизвестно, что это значит. Простота почему-то любит притворяться сложной и необъяснимой. И это вечное ее притворство.

«Не обижайтесь, что я вам так мало пишу. Демон проблем безжалостно сжимает меня в своих когтях и заставляет предпринимать отчаянные усилия, чтобы преодолеть математические трудности… Думаю, что я, наконец, ухватился за краешек истины», — так писал ученому другу величайший физик современности, одно из открытий которого и навело нас на этот разговор, Альберт Эйнштейн.

Даже самые проницательные из ученых скромнее домашних мудрецов. Краешек истины, только краешек! — для них это прекрасная награда за отчаянные усилия. И они не смущаются тем, что такой краешек может выглядеть неправдоподобно странно — была бы уверенность, что это «высунулась истина».