Брайан Грин - До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Именно здесь кроется самое внятное указание на то, почему точные науки долгое время отвергали все, что связано с сознанием. Наука реагирует на разговоры о «царствах», недосягаемых для физических законов, раздраженной гримасой, разворотом на каблуках и поспешным возвращением в лабораторию. Такая насмешливость представляет доминирующее отношение науки, но она же подчеркивает критическую прореху в научном нарративе. Нам еще только предстоит сформулировать строгое научное объяснение феномена и опыта сознания. У нас нет исчерпывающего описания того, как сознание проявляет внутренний мир образов, звуков и ощущений. Мы пока не можем ответить — по крайней мере ответить достойно и в полной мере — на утверждения о том, что сознание стоит вне традиционной науки.

И вряд ли имеющаяся прореха будет заполнена в сколько-нибудь ближайшее время. Почти каждый, кому случалось задуматься о мышлении, понимает, что расколоть сознание и объяснить наш внутренний мир в чисто научных терминах — один из наиболее серьезных вызовов, стоящих перед нами.

Исаак Ньютон разжег пламя современной науки, отыскав закономерности в доступных человеческим чувствам областях реальности и систематизировав их в своих законах движения. За прошедшие с тех времен столетия мы поняли, что для продолжения дела Ньютона нам необходимо проложить три пути. Нам нужно понять реальность на масштабах значительно более мелких, чем те, что рассматривал Ньютон; этот путь привел к квантовой физике, которая объяснила поведение элементарных частиц и, помимо всего прочего, биохимические процессы, лежащие в основании жизни. Нам нужно понять реальность и в масштабах значительно более крупных, чем те, что рассматривал Ньютон; этот путь привел к общей теории относительности, которая объяснила гравитацию и, помимо всего прочего, образование звезд и планет, необходимых для появления жизни. И для продвижения на третьем фронте — а этот путь самый извилистый и запутанный из всех — нам нужно понять реальность на порядки сложнее, чем те, что рассматривал Ньютон; мы считаем, что этот путь ведет нас к объяснению того, как большие группы частиц могут, объединившись, породить жизнь, а затем и разум.

Сосредоточив мощь своего интеллекта на сильно упрощенных задачах — проигнорировав, к примеру, бурлящие внутренние структуры Солнца и планет и рассмотрев каждый из этих объектов как твердый однородный шар, — Ньютон поступил правильно. Искусство научных исследований, которым мастерски владел Ньютон, состоит в разумном упрощении задачи, которое делает ее решаемой, сохраняя при этом суть задачи в достаточной мере, чтобы гарантировать осмысленность и верность сделанных выводов. Проблема в том, что упрощения, эффективные для одного класса задач, могут оказаться совершенно негодными для другого. Смоделируйте планеты в виде твердых шаров, и вы сможете легко и точно рассчитать их траектории. Смоделируйте свою голову в виде твердого шара, и выводы о природе разума окажутся менее информативными. Но для того, чтобы отбросить непродуктивные аппроксимации и обнажить внутренние механизмы системы, содержащей так много частиц, как мозг, — достойная задача, — потребовалось бы овладеть уровнем сложности, выходящим фантастически далеко за пределы возможностей самых хитроумных сегодняшних математических и вычислительных методов.

В последние годы произошли заметные изменения. Был обнаружен доступ к наблюдаемым и измеримым характеристикам мозговой деятельности, которые по меньшей мере обеспечивают доступ к процессам, достоверно сопровождающим сознательный опыт. Когда исследователи могут при помощи функциональной магнитнорезонансной томографии проследить в мельчайших подробностях ток крови, обеспечивающий нервную деятельность, или ввести глубоко в мозг зонды и регистрировать электрические импульсы срабатывания отдельных нейронов, или отследить при помощи электроэнцефалографии электромагнитные волны, пробегающие по мозгу, и когда полученные данные демонстрируют четкие закономерности, отражающие как наблюдаемое поведение, так и отчеты о внутренних переживаниях, аргументы в пользу того, что мы приближаемся к пониманию сознания как физического явления, существенно усиливаются. На самом деле некоторые отчаянные исследователи, вдохновленные этими достижениями, решили, что пора уже разработать научную основу для опыта сознания.

Несколько лет назад во время доброжелательного, но горячего обмена мнениями о роли математики в описании Вселенной я эмоционально сказал ведущему ночной телепрограммы, что он всего лишь мешок частиц, управляемых законами физики. Я не шутил, хотя он, не моргнув глазом, перевел все в шутку: «Ого! Классная реплика для комедии!» Мои слова не были и подколкой — ведь в этом смысле все, что верно для него, точно так же верно и для меня. Нет, это замечание выскочило из моих глубоко укоренившихся редукционистских убеждений, согласно которому, до конца поняв поведение фундаментальных кирпичиков Вселенной, мы сможем рассказать строгую и непротиворечивую историю реальности. У нас нет пока под рукой законченного черновика этой истории, поскольку множество проблем на переднем крае исследований остаются нерешенными, и с некоторыми из них мы вскоре встретимся. Тем не менее я способен представить себе будущее, в котором ученые смогут дать математически полное описание фундаментальных микрофизических процессов, лежащих в основе всего происходящего — где бы то ни было и когда бы то ни было.