Брайан Грин - До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Ингленд называет этот процесс диссипативной адаптацией. Потенциально это универсальный механизм, при помощи которого можно побудить определенные молекулярные системы стронуться с места и станцевать энтропийный тустеп. А поскольку именно это живые существа и делают, чтобы жить (берут высококачественную энергию, используют ее, а затем возвращают в окружающую среду низкокачественную энергию в форме тепла и других отходов), очень может быть, что диссипативная адаптация сыграла важную роль в происхождении жизни44. Ингленд отмечает, что репликация сама по себе есть мощный инструмент диссипативной адаптации: если небольшая группа частиц научилась хорошо усваивать, использовать и отдавать энергию, то две такие группы справятся с задачей еще лучше; так же и четыре группы, и восемь и так далее. Следовательно, способные к самокопированию молекулы, возможно, являются ожидаемым результатом диссипативной адаптации. А как только на сцене появляются самокопирующиеся молекулы, в дело вступает молекулярный дарвинизм и начинается движение к жизни.

Эти идеи пока находятся на ранних стадиях разработки, но я не могу не думать о том, что они прибавили бы Шрёдингеру счастья. Используя фундаментальные физические принципы, мы разработали представление о Большом взрыве, образовании звезд и планет, о синтезе сложных атомов и теперь определяем, как эти атомы могли бы организоваться в самокопирующиеся молекулы, приспособленные к извлечению энергии из окружающей среды для строительства и поддержания устойчивых упорядоченных форм. Зная, как молекулярный дарвинизм отбирает все более приспособленные молекулярные группы, мы можем представить, как некоторые из них могли выработать умение хранить и передавать информацию. «Руководство по эксплуатации», передаваемое от одного молекулярного поколения другому и сохраняющее проверенные в деле стратегии приспособления, — мощное оружие на пути к молекулярному главенству. А действуя на протяжении сотен миллионов лет, эти процессы вполне могли потихоньку слепить и первую жизнь.

Не ясно, уцелеют ли те или иные аспекты этих идей после будущих открытий, но контуры истории жизни с точки зрения физики однозначно обретают форму. И если эта история окажется настолько общей, насколько позволяют надеяться недавние исследования, то вполне может оказаться, что жизнь — явление в космосе совершенно обычное. Это невероятно увлекательно, но жизнь — это одно, а разумная жизнь — совсем другое. Обнаружение микробов на Марсе или на спутнике Юпитера Европе стало бы эпохальным открытием. Но при этом мы как мыслящие, общающиеся и творческие существа по-прежнему были бы одиноки.

Что же в таком случае представляет собой путь от жизни к сознанию?

Где-то в промежутке между первыми прокариотическими клетками 4 млрд лет назад и человеческим мозгом с его 90 млрд нейронов, объединенных в сеть со 100 трлн синаптических связей, появилась способность мыслить и чувствовать, любить и ненавидеть, бояться и уважать, жертвовать и поклоняться, воображать и творить — новообретенные качества, которым суждено было дать толчок как впечатляющим достижениям, так и несказанному разрушению. «Ибо все начинается с сознания, и ничто помимо него не имеет значения»! — сказал Альбер Камю. Тем не менее вплоть до последних лет слово «сознание» совсем не приветствовалось в точных науках. Конечно, дряхлым исследователям на закате карьеры можно было простить обращение к пограничной теме разума, но целью ведущих научных исследований является познание объективной реальности. А для многих долгое время сознание не укладывалось в эту категорию. Голос, болтающий в вашей голове… ну, он же слышен только в вашей голове.

Согласитесь, забавная ситуация. Декартово «Мыслю, следовательно, существую» неплохо характеризует наши отношения с реальностью.

Все остальное может оказаться иллюзией, но мышление — единственная вещь, в которой может быть уверен даже заядлый скептик. Независимо от слов Амброза Бирса: «Я думаю, что я думаю, поэтому я думаю, что существую»2, если вы думаете, то аргументы в пользу того, что вы существуете, весьма убедительны. Для науки не обращать внимания на сознание означало бы отвернуться от той самой вещи — единственной вещи, на которую мы можем рассчитывать. В самом деле, на протяжении тысяч лет многие люди отрицают полный конец жизни, возлагая экзистенциальные надежды на сознание. Тело умирает. Это явно, очевидно, бесспорно. Но наш несмолкающий, кажется, внутренний голос вкупе с огромным количеством мыслей, ощущений и эмоций, наполняющих каждый наш субъективный мир, беседует с бесплотной сущностью, которая, как представляют себе некоторые, выходит за рамки низменных фактов физического существования. Атман, анима, бессмертная душа — этой сущности дано множество имен, но все они ассоциируются с верой в то, что наше осознанное «я» подключено к чему-то, что переживет физическую форму, — чему-то, что выходит за рамки традиционной механистической науки. Мало того, что разум — это наша привязка к реальности; возможно, это также наша привязка к вечности.