Брайан Грин - До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Готфрид Лейбниц удивлялся, почему существует нечто, а не ничто, однако глубоко личная дилемма состоит в том, что сущности, обладающие самосознанием, такие как мы с вами, впоследствии растворяются в небытии. Для обретения темпоральной перспективы надо осознать, что бурная активность, оживляющая твой собственный разум, однажды прекратится.

В предыдущих главах мы исследовали на фоне этого осознания всю протяженность времени — от лучшего, доступного нам, понимания его начального периода до настолько близкого к его концу, насколько позволяют наши математические теории. Будут ли наши представления развиваться дальше? Конечно. Будут ли подробности, как мелкие, так и значительные, совершенствоваться или заменяться другими? Без сомнения. Но ритм рождения и смерти, формирования и распада, создания и разрушения, который мы видели на протяжении всей шкалы времени, будет сохраняться. Энтропийный тустеп и эволюционные силы отбора обогащают путь от порядка к беспорядку чудесной структурой, но все, будь то звезды или черные дыры, планеты или люди, молекулы или атомы, в конечном итоге распадается. Длительность жизни может быть самой разной. И все же то, что все мы умрем, и то, что род человеческий умрет, и то, что жизнь и разум, по крайней мере в этой Вселенной, практически наверняка обречены на гибель, — все это ожидаемые, заурядные долговременные результаты действия физического закона. Единственная новость — то, что мы это заметили.

Многие уверены — хотя, конечно, большинство относится к этому легко и беззаботно и лишь некоторые глубоко из-за этого переживают, — что мы жили бы намного лучше, если бы смерть полностью устранилась из дел человеческих. Мыслители, начиная с древних мифов и до современной художественной литературы, размышляют над такой возможностью. Может быть, тот факт, что в сюжетах подобных произведений дело не всегда оборачивается очень уж хорошо, тоже говорит о многом. Бессмертные из страны Лаггнегг у Джонатана Свифта продолжают стареть; после 80-летнего возраста их официально объявляют мертвыми, их ждет бесконечная бессильная старость. Прожив более 300 лет, героиня Карела Чапека Элина Макропулос предпочитает сжечь формулу продлевающего жизнь эликсира, чем и дальше влачить существование в состоянии глубочайшей скуки. Живущий в бесконечном мире, где нет смерти, герой «Бессмертного» Хорхе Луиса Борхеса пишет, что «каждый человек здесь никто и каждый бессмертный — сразу все люди на свете. Я — бог, я — герой, я — философ, я — демон, я — весь мир, на деле же это утомительный способ сказать, что меня как такового — нет»4.

Философы тоже здесь отметились, пытаясь предложить систематическую оценку жизни в мире, лишенном смерти. Некоторые, как Бернард Уильямс, вдохновленный оперной переработкой пьесы Чапека, приходят к столь же мрачным выводам5. Уильямс утверждает, что, имея бесконечный запас времени, каждый насытил бы каждое стремление, заставляющее нас двигаться вперед, и замер бы, безучастный, перед лицом отупляюще монотонной вечности. Другие, как Аарон Смутс, отчасти вдохновленный рассказом Борхеса, удовлетворяются тем, что бессмертие лишило бы решения, формирующие человеческую жизнь — как и с кем проводить время, — их последствий, необходимых для придания им значимости. Сделал неверный выбор? Никаких проблем. У тебя впереди вечность, чтобы все исправить. Удовлетворение от успеха тоже пало бы жертвой бессмертия. Тот, чьи способности ограничены, достиг бы своего потолка и затем испытывал вечное разочарование; тот, чьи способности можно углублять беспредельно, знал бы, что гарантированно сможет совершенствоваться вечно, и это убило бы в нем радость победы, которая приходит, когда удается превзойти ожиданияб.

Поводы для беспокойства есть, и серьезные, но я подозреваю, что мы достаточно изобретательны — а имея перед собой бесконечное время, станем еще более изобретательными, — чтобы вырасти в отлично приспособленных к своему состоянию бессмертных. Наши потребности и способности, скорее всего, изменились бы до неузнаваемости, сделав оценки, основанные на том, что занимает и мотивирует нас здесь и сейчас, практически бессмысленными. Если вечная радость жизни потребует от нас другого подхода к радости, мы найдем его, изобретем или разработаем. Конечно, это всего лишь догадка, но мне кажется, вывод о том, что нам непременно станет скучно, указывает на излишне ограниченное представление о бессмертном разуме.