Леонард Млодинов - Стивен Хокинг. О дружбе и физике

По-моему мнению, эти последние исправления не так уж сильно улучшали книгу. Но и вреда они не наносили. Они просто кое-что меняли. Против большей части исправлений я не возражал. С другой стороны, я беспокоился о том, что мы приближаемся к финишу по «асимптотической» кривой. Этот математический термин означает, что вы все ближе и ближе подходите к чему-то, но никогда не достигнете этого, по крайней мере, за ограниченный промежуток времени. Если каждую секунду вы проходите половину расстояния до финишной черты, то вы приближаетесь к ней асимптотически. Прекрасно, если вы находитесь в мире математики. В деловом мире все обстоит гораздо хуже.

Книга, конечно, была не совершенна. Она была отражением наших мыслей и идей, о многом, изложенном в ней, можно было поспорить. В частности, трудно было не согласиться с тем, что мы писали о теории, которая была еще в разработке. То есть оставались такие теоретические аспекты, которые даже для Стивена еще были не ясны. Однажды я приехал в Калифорнийский университет в Санта-Барбаре, чтобы уточнить несколько вопросов с Джимом Хартлом, который часто сотрудничал со Стивеном, он присоединился к Стивену в его работе над космологией «сверху вниз». Он провел специально для меня мини-семинар о тех аспектах их совместной со Стивеном работы, которые меня интересовали. Затем я написал об этом в своей статье. В мой следующий приезд в Кембридж Стивен сказал мне, что написанное мной неправильно. Я был уверен, что правильно понял лекцию Джима, и поэтому настаивал на своем. Когда я начал приводить Стивену мои доводы, он скривился и напечатал следующее предложение: «Джим рассказал вам то, о чем мы думали в то время. С тех пор мы поняли, что ошибались».

Ланч взбодрил Стивена, и мы продолжали вносить исправления весь день, прерываясь только на чай, прием витаминов и бананового пюре, а также на походы Стивена «на кушетку». Вот уже семнадцать часов. Я сказал об этом Стивену – он поморщился. Он не хотел это обсуждать. Восемнадцать часов минуло, затем девятнадцать часов. Мы работали медленно, методично, шаг за шагом – точно так же, как последние четыре года, как будто этот день и этот последний час ничего особенного собой не представляли.

В 19: 45 я встал и направился в кабинет Юдифи. Кажется, она работала над финансовой документацией для Стивена. Финансы были в ее компетенции. Она даже помогала Стивену вести переговоры по контрактам и управлять инвестициями. Я это знаю, потому что иногда она советовалась со мной.

Юдифь отложила бумаги в сторону и дипломатично накрыла их файлом, чтобы скрыть от моего любопытствующего взгляда. В этом был смысл, но никакого значения это не имело. Конфиденциальность не была сильным местом Стивена; у него было достаточно много сиделок и других помощников – любопытных и разговорчивых. Думаю, что спустя четыре года нашей совместной работы я знал о его финансовом положении лучше, чем о своем собственном. Я и не стремился особенно входить во все детали своих финансов – по крайней мере, пока у меня были средства к существованию.

– Леонард! – с энтузиазмом воскликнула она наконец.

Мгновение спустя она поняла по моему виду, что ее энтузиазм несколько неуместен.

– Что-то не так? – спросила она.

– Все не так, – ответил я.

Должно быть, я выглядел таким же одержимым, как преступник, которого упекли в сумасшедший дом и которого Юдифь когда-то лечила арт-терапией на острове Фиджи. Тот самый пациент, который оттяпал голову своему отцу.

– Простите, – сказала Юдифь. – Я знаю, насколько важно было соблюсти дедлайн. Я действительно думала, что вы закончили.

Уверен, что выражение на моем лице изменилось; уверен также, что оно было не из приятных. Я попросил ее выяснить, можно ли продлить мое проживание в колледже Гонвилля и Киза, а также отложить мой рейс. Я вспомнил о всех делах, которые мне придется отложить, если я не приеду домой в запланированное время. Я подумал о реакции издательства Bantam . Я содрогнулся, представив себе грядущие последствия. По расписанию я должен был уехать на следующий день, в субботу. Я предполагал, что мы закончим сегодня, но теперь я поражался себе – как я мог быть таким оптимистичным тупицей? Итак, я огорошил Юдифь и вернулся в кабинет Стивена.

Стивен как раз перешел к очередной иллюстрации. Это был триптих, представляющий основную идею теории струн ( M -теории). На каждой из трех панелей триптиха в футуристическом стиле был нарисован стакан с розово-голубым напитком и с торчащей из него соломинкой. На левой панели изображение было дано крупным планом, на средней панели – с промежуточного расстояния, а на правой панели – дальним планом. Соломинки на левом и среднем рисунках выглядели, как полые цилиндры, а на самом правом – в виде линии. Идея заключалась в том, что, если объект, подобный соломинке, рассматривать издалека, он может казаться одномерным, то есть линией, хотя на самом деле имеет более высокую размерность.