Сабина Хоссенфельдер - Уродливая Вселенная [Как поиски красоты заводят физиков в тупик]

Это не значит, что наши описания природы обречены оставаться социальными конструктами без всякой связи с реальностью. Наука – деятельность социальная, нет сомнений. Но пока мы осуществляем экспериментальные проверки, наши гипотезы завязаны на наблюдения. Вы могли бы возразить, что эксперименты тоже проводятся и оцениваются людьми, и это так – наука «определяется обществом» в том смысле, что ученые тоже люди и работают в сотрудничестве друг с другом. Но если теория работает, то она работает – и обзывание ее социальным конструктом становится бессмысленной претензией.

Однако это подразумевает, что мы вполне можем застрять на непроверенных гипотезах и устаревших идеях, когда нам не хватает новых данных. В фундаментальной физике мы словно канарейка в шахте. И лучше бы нам не сидеть безучастно на земле, потому что социальные конструктивисты глядят в оба, предвкушая добычу.

И канарейка чувствует себя неважно. Казалось бы, ученые, с их профессиональной обязанностью быть объективными, должны защитить свою творческую свободу и восстать против необходимости угождать коллегам, чтобы обеспечивать себе дальнейшее финансирование. Но они этого не делают.

Есть несколько причин, почему ученые принимают участие в этом безобразии. Одна состоит в том, что те, кто не в силах терпеть подобную ситуацию, уходят, а тех, кто остается, все вполне устраивает – или, может, им просто удается убедить себя, что все в порядке [97] Важно: это означает, что плохие методики в науке могут начать преобладать даже в том случае, если ни один конкретный ученый не меняет своего поведения. См., например, Smaldino P. E., McElreath R. 2016. The natural selection of bad science . Roy. Soc. Open Sci. 3: 160384. arXiv:1605.09511 [physics.soc-ph]. . Другая причина заключается в следующем: размышления о том, как лучше всего провести исследование, отнимают время у самого исследования и приводят к конкурентному отставанию. Несколько друзей из лучших побуждений пытались отговорить меня от написания этой книги.

Но главная причина в том, что ученые доверяются науке. Они не беспокоятся. «Такая система», – пожимают они плечами, а затем рассказывают себе и всем, кто готов слушать, что это не имеет значения, ведь они верят, что наука в любом случае работает, тем или иным образом. «Послушайте, – говорят они, – наука всегда работала». И проповедуют новаторство по наитию. Неважно, что мы делаем, гласит проповедь, все равно нельзя провидеть достижения. Все мы неглупые люди, так позвольте же нам заниматься своим делом и изумляться непредвиденным побочным результатам, когда те будут случайно появляться. Разве вы не слышали: Тим Бернерс-Ли изобрел Всемирную паутину для того, чтобы помочь специалистам по физике элементарных частиц обмениваться данными?

«Все сойдет» – это, конечно, славная идея, но если вы считаете, что неглупые люди лучше всего работают, когда свободно следуют своим интересам, то вы должны убедиться, что они могут-таки свободно следовать своим интересам. И ничегонеделания недостаточно.

Я насмотрелась этого в своей собственной области исследований, о чем и рассказывается в данной книге. Но это проблема не только оснований физики. Почти все ученые сейчас отягощены скрытым конфликтом интересов между финансированием и честностью. Даже от исследователей, работающих по бессрочным контрактам, сегодня ожидаются непрерывный поток высокоцитируемых публикаций и добывание грантов, а и то и другое требует постоянного одобрения коллег-рецензентов. Чем больше одобрят коллеги, тем лучше. И наоборот: открыто говорить о недостатках чьей-либо исследовательской программы – значит перечеркивать чьи-то шансы на финансирование в будущем. Мы заряжены на то, чтобы производить все больше того же самого.

Вы добьетесь куда большего в подобной игре, если вам удастся убедить себя в том, что это все еще хорошая наука. Очевидно, что я в этом не преуспела. «Законы, как и сосиски, уважают тем больше, чем меньше знают, как они делаются», – сострил Джон Годфри Сакс. Он имел в виду гражданские законы, но сегодня то же можно сказать и о законах природы.

В 1930 году Вольфганг Паули постулировал существование новой частицы – нейтрино, – чтобы объяснить загадочную потерю энергии при радиоактивном распаде. Он назвал это «отчаянным средством» и признался своему коллеге, астроному Вальтеру Бааде: «Сегодня я совершил ужасную вещь, совершенно недопустимую для физика-теоретика. Я выдвинул гипотезу, которую никогда нельзя будет подтвердить или опровергнуть экспериментально» [98] Hoyle F. 1967. Concluding remarks . Proc. Royal Soc. A. 301: 171. Хойл также рассказал следующее: Бааде не упустил шанса поспорить с Паули, что нейтрино будут-таки обнаружены. В итоге Бааде получил свой выигрыш – шампанским, – когда Райнес и Коуэн объявили об успешном обнаружении частицы. . Существование нейтрино было экспериментально подтверждено четверть века спустя.