Александр Бабакин - Битва в ионосфере

Вот и сейчас Макров зачем-то свернул на дорогу, идущую к деревне, которая виднелась на пригорке недалеко от шоссе. Дорога была хорошо расчищена. По обе ее стороны возвышались навалы снега высотой полтора-два метра. Она была узкая, и двигаться по ней можно было только в одну сторону. Зачем свернул Макров на эту дорогу ни Уманько, ни его жена, сидевшая рядом с ним в машине и державшая на коленях уже начинающую засыпать пятилетнюю дочурку, не понимали. Но, доверяясь Макрову как ведущему, спокойно следовали за ним. За их машиной шла машина Сорокина. Перед самым въездом в деревню Макров вдруг резко остановил машину. Останавливая свой автомобиль, Уманько увидел выскочившего из машины Макрова. Какое-то мгновение он смотрел в сторону уже остановившихся за ним автомобилей. Выражение его лица было каким-то странно-необычным. Взгляд широко открытых глаз, который перехватил Уманько, выражал опасность и готовность к немедленному бою. В руке Макров держал монтировочную лопатку. Не понимая в чем дело, Уманько тоже выскочил из машины и побежал вперед. Подбегая к Макрову, который был уже примерно в десяти шагах впереди своей машины, Уманько услышал: «Вон с дороги, убью!» Это кричал Макров, угрожая трем парням подросткового возраста, которые уже быстро и не оглядываясь, убегали к деревне. Макров и Уманько остановились.

— У-у гады! Напасть хотели, — сказал Макров и пошел назад к своей машине.

Загородные автомобильные прогулки обычно заканчивались тем, что ехали к кому-либо из участников домой и устраивали товарищеский обед или ужин. По пути заезжали в магазин и покупали все необходимое. Жены совместными усилиями быстро сооружали приличный стол, на котором различного рода закуски и винно-водочные изделия были предоставлены в достаточном количестве для многочасовых дружеских посиделок. Накормив, прежде всего детей и обеспечив их вполне автономным занятием, взрослые садились за стол и начиналось приятное дружеское застолье.

В тот раз все собрались на квартире Уманько. Как в большинстве подобных случаев, в центре внимания за столом был Макров. Он умел незаметно, без каких-либо видимых на то стараний, вызывать к себе интерес окружающих. Как бы, между прочим, и нехотя вспоминал свои партизанские годы войны и очень умело, всегда к месту, рассказывал о какой-нибудь ситуации, или отдельном эпизоде прошлых лет. Он умел возбудить у слушателей живой интерес к тому, о чем говорил, и вызвать уважение и интерес к себе, как человеку, жизнь которого уже казалась связанной с каким-то подвигом. Заканчивая свои рассказы, он умело намекал на их еще незавершенность и давал понять, что на сей раз уже хватит — хорошего понемножку.

Легко и как-то незаметно перешел Макров от эпизода с тремя парнями, которым сегодня не удалось разбойное нападение на нас, — только потому, что Александр Александрович Уманько, — как он шутливо отметил, — решительно и во время поддержал его атакующую самооборону, — к воспоминаниям военных лет.

Небольшой партизанский отряд, который он недавно организовал, базировался в глухом лесу и, как ему казалось, в большой удаленности от любого населенного пункта. Шел период обустройства. Не каждый партизан еще имел оружие. Отсутствовала радиосвязь. Не было карты района базирования, без которой командир на войне чувствует себя как с завязанными глазами на узенькой тропке, вьющейся по извилистому краю пропасти. Одним словом обстановка была такой, что главная задача заключалась в том, чтобы не раскрыть врагу место своего базирования. В противном случае отряду могла грозить гибель. В этой ситуации к Макрову привели трех женщин, задержанных в расположении отряда. Они утверждали, что живут в недалеко расположенной деревне, и ходили по лесу, собирая грибы. Перед Макровым стал вопрос: что делать, как быть с тем, что так неожиданно месторасположение отряда стало известно трем местным жителям? Рассказ об этом он вел долго. Искусно излагая свои душевные переживания, которым противостояла суровая необходимость сохранить жизнь отряду. Он завершил рассказ тем, что всю тяжесть и муку необходимого решения принял на себя. Слезы сочувствия появились на глазах у женщин, сидящих за столом, — сочувствия Макрову. «Сильный человек, не жалеет себя для товарищей. Сегодня он тоже показал нам это» — такой, или примерно такой вывод сам напрашивался слушателям. Сорокин наполнил рюмки и предложил тост за Макрова.

Проводя гостей, Уманько мысленно сопоставил рассказ Макрова с убегающими тремя парнями на узкой заснеженной дороге и ощутил что-то холодно-неясное, какой-то мучительно непонятный вопрос.