Марк Волынский - Необыкновенная жизнь обыкновенной капли

Подобно тому как Б. В. Раушенбах сумел найти ма­тематический подход к изучению произведений искус­ства, Ю. Л. Авербах совместил историю науки с исто­рией шахмат, обнаружив новое интересное поле для науковедческих исследований.

Абсолютный слух

Царившая в стенах нашего института раскованная твор­ческая атмосфера создавалась во многом благодаря юмору, поэзии, игре и помогала решать новые и важ­ные научно-технические задачи.

Мой друг и коллега Гриша Г. никак не мог получить разрешение на уход в аспирантуру МАИ, в те годы его просто не отпускали с работы. Что он только не при­думывал! Однажды начальник поручил ему проверить свою теорию на опыте. Заходит он через пару дней в комнату — Гриша сидит и аккуратно маленьким цирку­лем кладет точки на теоретическую кривую.

— Вы так быстро провели эксперимент? — спраши­вает удивленный начальник.

— Зачем? — отвечает Гриша.— Я просто верю в ва­шу теорию.

Тогда его отругали, но еще все-таки не отпустили. Это произошло позже, когда он написал научный отчет в стихах. Боюсь, что это научно-поэтическое творение будет утрачено для будущих поколений, помню только рифму «начальник — паяльник».

После окончания аспирантуры Гриша вернулся об­ратно в институт и защитил диссертацию. Да, в нашем институте работали люди с нетривиальным мышлением. Будучи еще студентом МАИ, который некоторые остря­ки именовали «вокально-театрально-спортивным инсти­тутом с легким авиационным уклоном», тот же Гриша как-то не подготовился по сопромату и попросил у пре­подавателя разрешения уйти с семинара.

— У вас есть уважительная причина? .

— Да, я должен присутствовать...ну в одном месте, где будет решаться вопрос о моем авиатурне по Европе.

— Хорошо, идите, но принесете оправдательный до­кумент.

На другой день они встретились в коридоре.

— Ну как ваш вопрос?

— Решился отрицательно...

— Сожалею. А оправдательная справка?

Гриша предъявил билет лотереи Осовиахима: он вче­ра присутствовал в Колонном зале на очередном тира­же, и первый выигрыш действительно предусматривал полет на самолетах по Европе. Гришу спасло лишь чув­ство юмора преподавателя и высокие отметки.

Склонность к шутке не помешала Грише стать впо­следствии вполне серьезным научным работником.

После периодов напряженной работы наступает обычно разрядка. Не помню, кто именно из современни­ков Пушкина вспоминал, как, закончив «Бориса Году­нова», Александр Сергеевич бегал вприпрыжку по ком­нате, радостно восклицая: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!»

У нас в коллективе «искусство разрядки» достигало высокого уровня. Менялись лишь формы. Одно время общепризнанной формой была игра в составление слов. Кто-нибудь предлагал вниманию остальных любое длин­ное слово. Побеждал тот, кто из букв этого слова мог составить наибольшее число различных слов. Чемпио­ном безоговорочно признавался Владимир Иванович Скобелкин (тогда кандидат, а ныне доктор технических наук) — человек одаренный не только в науке, но и в далеких от нее областях.

Не миновала нас и лихая бурсацкая забава: чем-то «не угодившего» человека хватают четыре дюжих мо­лодца, вмиг переворачивают и ставят на голову — в со­стояние совершенно беспомощное. Спасибо, хоть дер­жат и не дают упасть...

Кому-то, возможно, подобные шутки покажутся странными и неуместными: «Солидные люди, ученые, а ведут себя, как школяры...» Однако, будучи учеными, «солидными людьми» мы тогда еще не были. Нашему руководителю, еще не профессору, Абрамовичу было около тридцати, а мы и того моложе. А главное, жили мы напряженно, много работали, недоедали, недосыпа­ли — почти все так жили в то трудное военное время,— и «студенческий дух» помогал нам и переносить тяготы и отдыхать. Молодость есть молодость несмотря ни на что — отсюда то шалости, то стихи...

Появился у нас новый сотрудник — стройный, с пра­вильными чертами лица, с кружочком ранней «тонзу­ры», попросту с естественно полысевшей, а не выбритой Макушкой и такой же ранней сединой. Мы увидели в нем чеканное лицо библейского персонажа Иосифа Фла­вия в описании Л. Фейхтвангера. То ли нам показалось, что он глянул надменно, едва поздоровался, то ли так оно и было — новички ведь нередко бывают либо излишне робки, либо, напротив, высокомерны, но это не более чем защитная маска,— словом, созданный нашим во­ображением Иосиф Флавий многим из нас «не глянул­ся». Дня через два он подвергся сначала «боевому кре­щению»— те же четыре дюжих молодца поставили его все-таки на голову... А потом Клячко сочинил задири­стую эпиграмму: