Пол Хэлперн - Коллайдер

Если механизм Хиггса верен, от соответствующего поля должна была остаться своя элементарная частица. Из-за ее массы, которая больше чем в сто раз превосходит массу протона, сидящего в ядре водородного атома, ее можно надеяться увидеть только в бурных процессах, какими являются высокоэнергетические столкновения частиц. Но после десятков лет поисков этот ключевой ингредиент электрослабой теории пока так и не найден. Как-то незаметно неуловимая божественная частица превратилась в святой Грааль современной физики.

Если забыть про ненайденный «хиггс», теория электрослабого объединения успешно доказала свое право на существование. Ее значение так велико, что ее даже называют Стандартной моделью. Однако, к большому разочарованию всего физического сообщества, попытки объединить электрослабое взаимодействие с оставшейся парой сил плодов до сих пор не принесли.

Теории электрослабых и сильных взаимодействий удается по крайней мере сформулировать на одном и том же языке - в терминах квантовой механики. Разработанная в 20-х гг. прошлого века, квантовая механика оказалась мощным инструментом для описания природы на субатомных расстояниях. Но хотя она точно предсказывает средние для различных физических процессов, для того же рассеяния (соударения и разлета двух и более частиц) или распада, ее неотъемлемым свойством является неопределенность, с которой трудно свыкнуться. Как бы мы ни пытались докопаться до точного хода физических событий, происходящих на субатомных масштабах, в лучшем случае нам остается бросать монетку или играть в кости. Эйнштейн так и не смог смириться с тем, что приходится делать ставки, хотя, казалось бы, все должно быть кристально ясно и без них. Он провел остаток своей жизни, пытаясь построить взамен новую теорию. Однако квантовая механика, подобно молодому Моцарту, гениальному, но дерзкому, представила на наш суд столько изумительных симфоний, что на ее шалости закрыли глаза.

Физикам, дорожащим точностью, не мог не полюбиться шедевр самого Эйнштейна - общая теория относительности. Она объясняет гравитацию во всех деталях и, в отличие от теорий остальных взаимодействий, дает не вероятностное, а детерминированное описание. Кроме того, в теории Эйнштейна пространство и время оставили свою роль фоновых координат и стали полноправными участниками физических процессов. Ученые не опускают рук, но пока нет общепринятого способа примирить гравитацию и квантовую механику. Это как пытаться настроить на победу команду, отправляющуюся на олимпиаду по лингвистике, и вдруг обнаружить, что один из четырех игроков, признанный эксперт в своей области, говорит на никому не понятном языке.

У ученых куда-то затерялся один из элементов мозаики. Из четырех фундаментальных взаимодействий два, слабое и электромагнетизм, явно подходят друг к другу. Сильное взаимодействие тоже не выглядит третьим лишним, но еще никто до конца не знает, с какой стороны его пристроить. А вот гравитация будто попала сюда совсем из другой коробки. Как же нам воссоздать первоначальную симметрию Космоса?

Современной физике известны и другие случаи асимметрии. Так, например, разница в количестве материи и антиматерии (она напоминает материю, но противоположно заряжена) - первой во Вселенной намного больше. Или существенные различия в поведении фермионов (из них состоит материя) и бозонов (они переносят взаимодействия). Как Монтекки и Капулетти, фермионы и бозоны принадлежат к разным семьям со своим набором традиций. Собираясь вместе, они ведут себя по-разному: фермионам всегда нужно больше места. Попытки примирить два семейства привели к гипотезе великого вселенского союза под названием суперсимметрия. Она требует, чтобы у каждого члена одной семьи был родственник в другой. Эти суперсимметричные пары, возможно, помогут решить одну из главных астрономических головоломок: почему галактики двигаются так, будто в них больше массы, чем нам кажется? Может быть, вся или почти вся темная материя состоит из этих самых суперсимметричных частиц? В любом случае, их никто никогда не видел, и ученым еще предстоит их найти.

Такие нестыковки и парадоксы раззадоривают человеческий ум. Нам хочется услышать от науки полноценный рассказ, а не прерываться на самом интересном месте. Если нам по-прежнему не ясно, чем все закончится, наверное, стоит подключить фантазию, хотя вот физикам-теоретикам на фантазию жаловаться не приходится. За любой научной загадкой увивается целый рой возможных объяснений, правдоподобных и не очень.