Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 2

Но из всего этого – даже в наиболее благоприятном случае – можно заключить только, что механическое мировоззрение не просто никуда негодно, что оно может отстоять свое существование, несмотря на факт необратимости. Другой вопрос, целесообразно ли поступают, стараясь защитить механизм, т. е. дает ли последовательно проведенный атомизм целесообразную картину мира.

По-видимому, неизбежная судьба механической гипотезы повсюду такова, что она для описания опытов должна взвалить на себя непосильное бремя представлений, не имеющих ничего общего с опытом. Средства, которые так хороши для доставления механической модели небольшой части опыта, становятся тем менее целесообразными, чем обширнее область опыта, которую они должны изобразить, и под конец они перестают совершенно служить. Дело обстоит здесь так, как с изображениями, которые дает диоптрика или которыми пользуется картография. Механическое мировоззрение – это универсальный метод отображения, но оно не дает универсального образа мира; вместе с расширением его теряется и его сила.

4. В недавно появившейся статье 49Больцманн нашел удачное выражение, характеризующее точку зрения атомизма и механического мировоззрения: атомы существуют. Мы приписываем определенным вещам окружающей нас среды существование для того, чтобы в потоке явлений найти для себя точки отдохновения. Наши наблюдения дают нам всегда отношения, одна вещь зависит от другой, мы нуждаемся поэтому в вещах, к которым мы можем относить другие вещи и о собственной относительности которых мы можем не всегда думать. И мы приписываем этим вещам объективное существование, когда мы не сомневаемся, что существа, которые мы признаем в этом отношении равноправными нам, считают эти самые вещи подходящими точками опоры для мышления. В этом смысле существует Венера, существует ньютонова сила притяжения, или же это дерево подле меня, или небо надо мной. Все это такие выражения, под рубрикой которых можно удобно найти результаты нашего опыта.

Но наука оказывается нередко неосторожной в употреблении подобных оборотов речи, гораздо более неосторожной, чем обычное словоупотребление; она начинает думать, что, приписывая атому силу, подобную силе человеческой руки, она тем самым может знать его так же хорошо, как человек знает самого себя. Поэтому-то опасно говорить, что атомы существуют. Конечно, атом это удачное выражение; под рубрикой его легко найти результаты опытов стехиометрии, состава тел, теплоты трения и т. п., – но он оказывается уже мало пригодным для термодинамики и для многих других областей опыта. Атом существует так, как, примерно, существует небесный свод: для большинства людей это самый подходящий способ выражения, хотя правильнее думать, что небесный свод не существует.

Для естествознания существуют одни только научные наблюдения. Чтобы не слишком расширять свою область, теоретическое естествознание может приписать существование, скажем, тем основным результатам критического наблюдения, которые мы, по надежному обычаю повседневной жизни, обозначаем, как ясные понятия, как прочные опыты, как найденные законы и найденные предметы. Каждая частная теория может, сужая свою область, исходить из того, например, что эфир существует, или что существуют атомы, или ньютонова сила, или неуничтожимые, соединенные меж собой неизменными геометрическими связями массы, и т. п. Но для общей теоретической физики не существует ни атомов, ни энергии, ни какого-нибудь иного аналогичного понятия; для нее существуют лишь непосредственно выводимые из групп наблюдения опыты. Поэтому я считаю особенно ценным в энергетике то, что она в состоянии несравненно более, чем старые теории, приспособляться непосредственно к опытам, и вижу в попытках приписать энергии субстанциальное существование значительное отклонение от первоначальной ясности воззрений Роберта Майера. Не существует ничего абсолютного, нашему познанию доступны лишь отношения. Ведь всегда, когда дух пытливости начинает искать отдыха на ложе лени какого-нибудь абсолюта, он погибает. Приятно, может быть, помечтать, что в атомах найдет себе успокоение наше непрерывное вопрошание, но ведь это только мечта! Такой же мечтой и иллюзией было бы, если бы захотели увидеть в энергии некий абсолют, а не наиболее удачное для нашего времени выражение количественных отношений между естественными явлениями.

5. Я не могу также считать удовлетворительной предпринятую Больцманном новую защиту атомизма с помощью понятия о дифференциале. «Кто думает, – пишет Больцманн 50, – освободиться от атомистики путем дифференциальных уравнений, тот из-за деревьев не видит леса. Что толку умалчивать о требовании мыслить себе большое количество отдельных существ, если при объяснении дифференциальных уравнений определяют выраженное этими уравнениями значение через это требование?» На это следует заметить, что для физики вовсе неважно, сводит ли метафизика чисел непрерывное к прерывному. Фактически в нас имеются и представление о непрерывном и представление о прерывном, и кто объясняет дифференциальные уравнения с помощью действий над дискретными числами, тот вовсе не отрицает непрерывности связи, – он лишь не может логически охватить ее с представляющейся ему необходимой строгостью. Переход к пределу отлично может представлять перемену качества. Но какой атомистик понимает таким образом свои физические атомы? Разве в них действительно видят простые вспомогательные средства образования понятий, разве им не приписывают скорее реального существования?