Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 4

То, что в этике составляет содержание нравственного закона, т. е. имеет объективное значение или носит характер нормы, основывается на общей родовой сущности; но для того, чтобы эта мысль была возможна и понятна, необходимы только что рассмотренные выше психологические предпосылки. Чувство нравственного одобрения или порицания, противоречащие друг другу влечения, невыносимость противоречия и при этом укоряющий голос совести, – все это каждый человек может пережить только в самом себе, и кто этого не пережил, не знает, что означают эти слова; но психология не имеет своим предметом всего индивидуального сознания, а именно только то, благодаря чему сознание становится индивидуальным, и все то, что с этой индивидуальностью связано и из нее вытекает; поэтому на основании психологии можно объяснить, как это может случиться, что кто-нибудь действует вопреки закону, что содержание закона меняется в зависимости от места и времени, но на основании ее никогда нельзя объяснить долг и обязанность сами по себе и понять этику, как нормативную науку.

Мы знаем много чувствований, склонностей, потребностей, которые, по-видимому, не имеют ничего общего с нравственностью и кажутся безразличными в этом отношении; вместе с тем нам кажется, что они не могут рассматриваться как определения оценки, заложенной в общей сущности, хотя выше и требовалось, чтобы в основе определений всего индивидуального и специального лежала общая сущность.

Чисто чувственные различия вкуса считаются всегда нравственно безразличными. Они несомненно зависят от телесных условий, a последние не могут – как мы скоро увидим ниже – считаться прямыми определениями сознания вообще. Их можно оставить в стороне, а остановиться на том, например, что один человек общителен, другой замкнут, один возбуждается легко, другой с трудом, один любит путешествия, другой, наоборот, предпочитает домашний покой. Все то, что называют темпераментом и натурой, считается нравственно безразличным и относится к индивидуальности, как таковой. Все же и это не вполне безразлично в нравственном отношении. Широко распространенное, совершенно независимое от школьной философии мнение находит в каждом из этих бесчисленных различий «доброе зерно», нечто правильное. То, что при этом каждый ценит, есть действительно с точки зрения объективной оценки нечто хорошее, но тут может быть и что-нибудь дурное, чего субъект не отличает от хорошего. Все эти своеобразные свойства имеют хорошие и дурные стороны. Во всем можно усмотреть что-нибудь чрезмерное или недостаточное, все односторонне, ни в чем нет золотой середины. Главное же, что мы не можем даже мыслить совершенного человеческого индивидуума. При зависимости от тела и его потребностей, при ограниченности во времени и пространстве немыслимо иметь одинаково живое чувство ценности всего того, что есть, невозможно даже мысленно соединить все моральные достоинства в одном индивидууме.

Индивидуальность по самой сущности своей не может сохранить верной середины во всех своих частях, и она всегда имеет односторонний характер; мы даже не можем вообразить себе этой абсолютной середины. Человеческая индивидуальность требует всегда преобладания известных достоинств с соответствующим неизбежным дефектом с другой стороны.

Если говорят о безразличии в нравственном отношении, то под этим собственно разумеют, что все эти относительные достоинства, которые не могут принадлежать все вместе одному человеку, по отношению к добру почти равноценны; следовательно, носители их в виду того, что они могут сделать, как люди, представляются все одинаково достойными уважения; с другой стороны, все связанные с ними недостатки, как свойственные человеческому несовершенству, никому из их носителей не могут быть вменены в особую вину, как заслуживающие осуждения, презрения или даже наказания.

Более тщательное рассмотрение учит таким образом, что все более специальные и индивидуальные черты чувствования и оценки, желания и хотения суть все-таки определения, образования того, что в абстрактной общности должно быть отнесено к общей сущности, вытекая из нее, т. е. из сознания вообще, с логической последовательностью.

Если после всего сказанного настоящая проблема практической философии, т. е. объективное значение или правильность, сообразность с долгом чувствования и желания, не может быть разрешена путем психологии, т. е. науки, которая имеет своим предметом индивидуальное сознание как таковое, то все-таки явления, с которыми имеет дело практическая философия, именно явления человеческого чувствования и хотения, приводят нас к психологии. Мы знаем чувствования и хотения только как внутренние движения, которые сознаются отдельными людьми сообразно с условиями и обстоятельствами; и мы можем постигнуть и охватить то, чему учит о них нормативная наука, только в их индивидуализации и вплетении в общую закономерность жизни человеческого чувства. Мы должны распознать их среди бесчисленных сплетений, искажений и ограничений, и таким образом задача практической философии неразрешима без психологических знаний или без знакомства с психологическими фактами; моя система этики зачастую и обращается к ним. С другой стороны, едва ли возможно говорить о жизни человеческого чувства в чисто психологическом смысле, не полагая в основу принадлежащих родовой сущности оценок, которые повсюду являются многообразно измененными и искаженными индивидуальностью, и в то же время эти фактические движения чувства в их переходах и сочетаниях все же необходимо понимать, как определения того общего.