Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 16

Исследования Аха дают много интересного материала, едва ли, однако, можно согласиться с предложенным им толкованием. Не подлежит сомнению, что при мышлении мы переживаем совершенно особые состояния, не имеющие характера наглядности, но можно ли характеризовать их как бессознательные и рассматривать их только как тенденцию к воспроизведению определенных представлений? Такие тенденции вообще можно толковать или в смысле стремления, или в смысле способности вызвать определенные представления. Но первое толкование, очевидно, недопустимо. Ведь в таком случае все наше мышление было бы неудовлетворенным стремлением, потому что никогда единичные представления не могут исчерпать объем какого-нибудь общего понятия, входящего в состав мысли. И чем общее понятия, тем напряженнее было бы это стремление, потому что тем менее было бы удовлетворено. Если бы у нас было в действительности такое стремление, то хотя бы частичное удовлетворение его должно было бы прямо вредить процессу мышления. Уже Шопенгауэр пишет по этому поводу: «Неужели были бы мы в состоянии во время слышанья чужой речи переводить слова нашего собеседника на предметные образы, которые с быстротою молнии пролетали бы в таком случае мимо нас, и двигались, сцеплялись, сталкивались, восполнялись, видоизменялись и исчезали бы вместе с притекающими словами и их грамматическими изменениями? Какая толчея возникала бы в таком случае в нашей голове при слышании речи или чтении книги». На основании самонаблюдения мы не можем сказать, чтоб мышление вообще характеризовалось реально переживаемым стремлением к воспроизведению определенных представлений. Но в таком случае, может быть, следует остановиться на втором толковании, т. е. допустить, что при мышлении мы не стремимся, а только сознаем себя способными воспроизвести определенные представления, соответствующие той или иной «сознанности». Тогда мышление было бы сознанием не действительности, а только возможности представлений. Но не слишком ли большой ущерб терпит тогда действительность во имя утверждения возможности. Ведь при процессе мышления не только сознаются возможности, но и переживаются действительные, определенные мысли. Если бы наличность мысли сводилась только к сознанию способности вызвать соответствующая представления без действительного вызывания последних, то, очевидно, мысли не могли бы получить в нашем сознании никакой определенности, они ничем не отличались бы друг от друга. Конечно, можно было бы сказать, что различие мыслей создается различием слов, их выражающих, что при мышлении, например, отвлеченных понятий в нашем сознании находятся только слуховые, двигательные и осязательные образы слов, и ничего больше, как докладывали когда-то Рибо его испытуемые. Мы не будем, однако, останавливаться на критике таких предположений, из которых пришлось бы, между прочим, сделать вывод, что совершенно невозможны переводы с одного языка на другой.

Другие исследователи Вюрцбургской школы еще резче, чем Ах, подчеркивали значение для мышления ненаглядных элементов. Так, Тэйлор 10, исследовавший понимание слов и предложений, пришел к следующим выводам. При понимании предложений, имеющих наглядное содержание, наглядные представления возникают далеко не всегда. Если же предложения не имеют наглядного содержания, то возникновение наглядных представлений только мешает пониманию. Так, Тэйлор предложил Мессеру прочитать страничку книги Gottl’я по политической экономии. Три наглядных представления, возникших у Мессера во время чтения этой страницы, находились только в случайной внешней связи со смыслом прочитанного и не только не облегчили, а, напротив, затруднили понимание.

Вопрос о ненаглядном мышлении был так выдвинут Вюрцбургскою школою, что, например, Шульце 11делит все переживания на две группы, на явления и мысли или «сознанности». Явления обладают наглядным характером, могут быть локализованы, т.е. между ними могут быть установлены пространственные соотношения. Сюда относятся ощущения, как данные в своей чувственной свежести, так и «выцветшие» (представления). Сюда же принадлежат чувства – они локализуются в различных частях тела и представляют только своеобразные комбинации органических ощущений (стр. 379). Другую сторону душевной жизни составляют мысли или сознанности. К числу мыслей относится также сознание – я хочу, я обращаю внимание (стр. 381). Между мыслями нет пространственных соотношений; они не имеют наглядного характера, но сознаются так же непосредственно, как и явления. Он не отожествимы с явлениями – я могу переживать явления и сознавать своеобразную пустоту – отсутствие мыслей. Я всегда могу сказать, была ли у меня та или иная мысль. Мысли могут переживаться без переживания соответствующих явлений. Понимание смысла, значения слов, сплошь и рядом происходит без возникновения в сознании каких бы то ни было явлений. Мысли могут прямо сознаваться как таковые, без всяких «символов». «Бытие в себе имеет двоякого рода представительство в нашем сознании, наглядное и ненаглядное» (стр. 280).