Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 16

В этом направлении современная психология мышления идет навстречу теории познания, именно в проблеме реальности. Еще задолго до экспериментальных исследований мышления настойчиво указывали, особенно Твардовский, Гуссерль, Фрейтаг, что содержание мышления и его предмет отличаются один от другого и что мышление направлено не на себя самого, а на нечто трансцендентное, лежащее вне его собственной сферы. Тогда как ощущения и представления занимают в этом отношении совсем иное положение, красное есть, без сомнения, содержание цветовых ощущений, в которых я узнаю красный цвет, образ какого-либо дома – также точно содержание зрительных представлений, в которых этот образ мне дан. Но кристалл кварца, о котором я мыслю, если, например, я хочу представить шестиугольное образование кристалла, не является содержанием мыслей, при помощи которых я подобным же образом провожу кристалл в сознание. Поэтому в мысли о предметах, которые отнюдь не являются самими мыслями, нет никакого противоречия, в то время как в ощущении цвета, которое не является содержанием этого ощущения, в чувстве некоторого удовольствия, которое не содержится в самом чувстве, во всяком случае, лежит противоречие. Таким образом, мышление может быть направлено на предметы, которые от него самого существенно отличны и не становятся чистым содержанием мышления или чистыми мыслями по одному лишь тому, что мыслятся. Экспериментальное исследование не только твердо установило сущность этого вопроса, но в то же время показало, что мыслимые предметы могут обладать совсем иными свойствами и не обнаруживают поэтому прямой зависимости от мышления. Мышление может быть направленным на идеи и объекты, и между последними на идеальные, реальные и действительные, т. е. данные нашему сознанию. Поэтому, когда мы касаемся трансцендентности, то отнюдь не имеем в виду какое-либо определенное значение реальности, мы говорим об одной общей возможности установить и определить реальные предметы. Во всяком случае, теперь становится совершенно ясным существование таких объектов, которые не идентичны с явлениями бытия. Вот почему психология берется за разрешение проблемы точного знания о реальности, ее установления и определения. Реальный мир исследователя природы есть предмет мышления, но воспринят он может быть только в мышлении. То же можно сказать о реальностях душевной жизни, о науках духовных и метафизике. Не было недостатка в попытках подставить во всех реальных науках вместо реальных предметов непосредственную действительность сознания, самый процесс переживания. Однако эти попытки теории познания обмануть научное исследование, пользуясь неправильными положениями о сущности и ценности мышления, не удавались. А теперь наука находит решительную поддержку в выводах психологии мышления.

Новые взгляды имеют громадное значение не для одной теории познания, они важны также и для эстетики. Уже уходящий в прошлое натурализм наших дней покоился на том предположении, что существует лишь наглядная действительность и что искусство должно быть его зеркалом. Поэтому-то, например, художники-живописцы прилагали все усилия, чтобы при воспроизведении действительности давать картину, даже в мелочах вполне отвечающую своему оригиналу, и поэты стремились достигнуть полного слияния фактов мира ощущений и представлений. Эстетика романтиков, которые говорили об идеях, обнаруживающихся в чувственных явлениях, оказалась старым хламом, выброшенным за негодностью. Вместе с тем, конечно, должно было создаться особое понимание эстетического отношения к природе. Луга, освещенные солнцем, с их весенними цветами, ярко-зеленый лес, тянущиеся по краю их, домик на опушке со струей дыма, тянущегося в воздухе, свежий аромат цветов – все это мы не только видим и обоняем, но в нашей душе возникают мысли о том, что нечто растет и цветет, понятие о причинах, поддерживающих и толкающих рост растения, а также об идее свободного его развития. Эстетическое настроение, в которое мы погружаемся, созерцая наглядную действительность, вызывается, по крайней мере, в такой же степени благодаря мыслям, как и благодаря созерцанию. Требование наглядности в эстетике должно было оказать совершенно исключительное роковое воздействие на музыку и поэзию. Здесь привело оно к признанию негодности или малой ценности музыки без текста. Абсолютная и чистая музыка, которая еще Шопенгауэру представлялась глубочайшим из всякого рода искусств, была осуждена как чистая форма, как чистый звук. Лишь опера, музыкальная драма или программная музыка могли придать звукам характер наглядности и служить посредником передачи содержания. Свой наибольший триумф натурализм праздновал в том виде поэзии, материал которой как бы нарочно для того создан, чтобы наглядно выражать мысли. Роман, драма и сценическое искусство конкурировали в выполнении требований наглядной правды. Чистое зрительное или слуховое созерцание было вполне достаточным, чтобы вызвать полное впечатление, а идеи, даже в самом скромном виде, были запрещены.