Вадим Руднев - Логика бреда

…………………………………………………

………………………………………

Итак, в архаической бредовой наррации говорящий есть то же, что его рассказ, и он – жертва своего рассказа. И он приносит в жертву свой рассказ. При бреде величия, как в вышеприведенном стихотворении Апухтина, король – не просто король, но король в тюрьме (то же в «Записках сумасшедшего» Гоголя), т. е. жертва, преследуемый король; Наполеон – не просто Наполеон, но Наполеон в изгнании на острове Эльба; Христос – не просто Христос, но агнец Божий, обреченный на заклание. Почему в наррации бредящего все время речь идет о жертве? Потому ли только, что он – жертва психической болезни? Но классический психотик не понимает, что он душевнобольной, так же как архаический человек не понимает, что он – архаический человек. И тот и другой считают себя жертвой обстоятельств. При бреде отношения он жертва слишком пристального внимания со стороны окружающих, при бреде ревности он жертва измены коварной жены, при персекуторном бреде он жертва преследования. При бреде воздействия он жертва таинственных сил, игрушка в их руках, при бреде величия он жертва своего величия, подобная архаическому царю, описанному Фрэзером в «Золотой ветви». Но и любая обычная поверхностная наррация есть нарррация о жертве, в пределе – о смерти. Каждое слово в языке связано со смертью [12]. В этом смысле бессознательна наррация выполняет компенсаторную функцию. Она повествует о преодолении всех препятствий, о Воскресении, о реинкарнации. Если обычная наррация говорит: «Зима», то имеется в виду, увядание, смерть, если она говорит: «Лето», то это повествование об изнурительной жаре. Пушкин в стихотворении «Осень» рассказывает о своем отношении к временам года, и все они чем-то плохи, кроме осени, но и осень он любит, как умирающую «чахоточную деву». Ольга Фрейденберг писала, что наррация заменила собой миф. Она выразилась более определенно: «Наррация есть понятийный миф». Она также подчеркивала, что в мифе нет и не может быть никакой наррации. Она неправа лишь в том, что миф – это бессознательная наррация, где рассказчик, рассказ и слушатель, по ее же словам, слиты в одно. Жертва – внесение антропологического, «исторического», «сознательного» начала в бессознательную наррацию. В аграрном мифе, в элевсинской мистерии в обряде инициации, смерть-жертва – лишь доведение до предела архаических жизненных возможностей с тем, чтобы возникла новая жизнь. Когда говорят о мифологическом времени, например, об аграрном цикле, то поверхностно нарративизируют, историзируют миф. В мифе вообще нет и не может быть никакого времени, как нет его и в бессознательной наррации. Возможно, это будет звучать как парадокс, но понятие времени возникает только тогда, когда человек может отличить вымышленное от реального, а в мифе этого отличия нет, миф находится до этого отличия.