Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

«Блаженны миротворцы». Русские, как и их предки, восточные славяне, народ по природе очень мирный, любящий тишину и благолепие. Академик В.И. Шеремет прямо называет его «народом-миротворцем». Прекрасное это его качество выразил Константин Аксаков в «Записке…», поданной в 1855 году взошедшему на престол императору Александру II:

«Русский народ государствовать не хочет… Он хочет оставить для себя не политическую, свою внутреннюю общественную жизнь. Свои обычаи, свой быт, – жизнь мирную духа… Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы духа, свободы общественной, – народной жизни внутри себя… Как единственный, может быть, на земле народ христианский (в истинном смысле слова), он помнит слова Христа: “ воздайте кесарево кесаревы и Божия Богови”, и другие слова Христа: “Царство мое несть от мира сего”; и потому, представив государству царство от мира сего, он, как народ христианский, избирает для себя иной путь, – путь к внутренней свободе и духу, к царству Христову: “Царство Божие внутри вас есть”».

Замечательные, очень точные слова, отражающие глубокое понимание «старшими славянофилами» народного характера и народных чаяний. К сожалению, Александр II не оценил мудрости Аксакова и в своих реформах не учёл его «Записку…» Освобождать крестьян, конечно, было необходимо, но всё дело в том, что земельная реформа была проведена без учёта отмеченных Аксаковым наших национальных особенностей. Она делалась в предположении, будто мы немцы или швейцарцы: кинь нам только клич «Вы свободны!» – и мы моментально сами собой организуемся в наилучшем порядке. А ведь император должен был руководствоваться не сентиментальными переживаниями по поводу страдания порабощённых крестьян, а пониманием того, что речь идёт о переходе от одной, устаревшей формы землепользования к новой, пока ещё весьма непривычной для крестьян и помещиков. Иными словами, в этом очень важном государственном акте присутствовал момент популизма и идеализации, что не замедлило сказаться на социальной ситуации. Масса «освобождённых» землепашцев и дворовых людей хлынула в города, превращаясь в люмпен-пролетариев, и вместе с деклассированными, средними и мелкими помещиками составила основу того горючего материала, который сделал революцию неизбежной.

Сказанное Аксаковым о русском народе сжато можно выразить в нескольких словах: это народ, который духовное ставит выше материального. Поэтому он и есть «единственный, может быть, на земле народ христианский». В этом утверждении нет никакого хвастовства, это простая констатация исторического факта. Христианство «в истинном смысле слова», как уточняет Аксаков, есть не что иное, как православие, ибо католики, а тем более протестанты настолько отошли от исходного учения, что могут именоваться христианами лишь условно. А поскольку православие, запечатлённое в национальных особенностях народа, то есть наиболее прочным образом, сохранилось как цивилизационная основа только в России, определение Аксакова совершенно правильно.

Вследствие того, что наша цивилизация самая духовная из всех существующих сегодня – западной, исламской, индийской и китайской, – её философы имеют основание критиковать философов, к ней не принадлежащих и потому принципиально неспособных подняться до постижения высших истин, несмотря на свою природную одарённость. В частности, не способны к этому представители протестантской цивилизации. Кант обладал могучим интеллектом и умел тонко различать оттенки метафизических категорий, но выскочить за пределы узкого индивидуалистического мировоззрения лютеранина он не мог, из-за чего вся его концепция соотношения субъект – объект оказалась ложной, а потому и бесплодной. Тут невольно вспоминаются стишки, ходившие в студенческой среде: «Философ Кант имел талант, но был, к несчастью, протестант, и потому талант его не дал почти что ничего». Новаторскую мысль католика Беркли «Мы даём жизнь вещам» он переиначил, приспособив к своему протестантскому индивидуализму, в «Я даю жизнь вещам». Тот «трансцендентальный субъект», чьи априорные свойства восприятия и мышления конструируют из вещей в себе вещи для себя, есть гордый одиночка. Этот субъект вырван из его социального окружения, он не имеет национальности, он существует вне какой бы то ни было цивилизации, то есть представляет собой абстракцию, не соответствующую ничему реальному, ибо человек по самой своей сущности есть «общественное животное». Человек видит мир таким, каким видит его то «большое сообщество», членом которого он является и для которого он «свой».