Виктор Тростников - Быть русскими – наша судьба

Другое подтверждение того, что животворить может только дух, даёт нынешняя постпротестантская цивилизация Запада. На первый взгляд она абсолютно материалистична и прагматична, кроме денег и потребления её вроде бы ничто не интересует. Подними там на копейку налог, и тут же падёт правительство. Но вот парадокс: почему же официальные представители этой цивилизации так интересуются планетой Марс, что готовы тратить триллионы на её исследование, посылая туда зонды и экспедиции? Что им Марс, что они Марсу? Ведь в практическом отношении посылка туда космических летательных аппаратов абсолютно бесполезна, а значит, и бессмысленна. Даже если на поверхности Марса валяются алмазы, их доставка оттуда обойдётся в тысячу раз дороже, чем добыча на земле. Но громадные деньги, взятые у налогоплательщиков, тратятся на эти аппараты и будут тратиться, и налогоплательщики, считающие каждый цент, почему-то не возражают против этого. Почему? Разгадка проста. Триллионы тратятся для того, чтобы найти на Марсе жизнь. Это – единственная цель всех экспедиций, и на её достижение сверхпрактичному Западу не жаль никаких денег. Так что же ему дороже денег? Доказать себе самому, что жизнь возникает сама собой всюду, где есть для этого подходящие условия, то есть порождается самой материей, которая таким образом получается животворящей, следовательно, люди спокойно могут жить, целиком погрузившись в материю, без всякого духа, без всякой идеи. Но платят-то эти люди не за материю – наоборот, они отрывают эти деньги от потребления материальных благ, – а за торжество идеи о самодостаточности материи! И тем самым, как Ленин, выдают себя, оказываясь идеалистами.

Итак, общества различаются не тем, что одни живут идеей, а другие материей, а тем, какими идеями они живут. А идеи бывают самые разные, и почти всякое общество в своём движении по реке времени в какой-то момент меняет свою идею, и этот момент часто бывает весьма болезненным. До революции Россия жила идеей Христа Спасителя, после революции перешла на идею лже-Христа, посулившего рай на земле. Но когда Сталин начал в отдельно взятой России строить мощное государство, призванное догнать и перегнать Европу и Америку, эта идея стала тускнеть, так как её потеснила идея самоотверженного труда во имя укрепления социалистического отечества. И эта новая, ставшая теперь доминирующей идея была, конечно, более приземлённой, чем прежняя, и, следовательно, в меньшей степени могла играть роль религии. А религия русским людям всё ещё была необходима, и обязательно вселенская, а не местная. Спросят: а как же жил русский народ при царях, когда тоже высоко почитался труд во имя отечества? Жил очень полнокровно, ибо помимо потребности служить отечеству имел настоящую Христову веру и ни в каких суррогатах религии не нуждался. Теперь эта вера была отнята тенденциозной интерпретацией науки, и выяснилось, что, в отличие от идеи мировой революции, идея простого укрепления государства не может стать заменителем религии. К этой идее надо было присоединять что-то более возвышенное. Сталин понимал это и сильно нервничал, не зная, что в новых условиях дать народу для удовлетворения его духовных запросов. И как раз в этот момент Русская Православная Церковь дала ему шанс. Видя, что дело поворачивается к патриотизму и утопическая идея соединения пролетариев всех стран вызывает всё меньше искреннего энтузиазма, она устами своего предстоятеля митрополита Сергия (Сграгородского) возвестила в знаменитой Декларации 1927 года, что радости и горести народа – её радости и горести и она всегда будет с ним. О том, сколько дров наломали большевики в своём атеистическом угаре, митрополит деликатно не упоминал, надеясь, что и власти не станут ворошить прошлое, и ждал, как отреагируют они на этот примирительный шаг. Суть Декларации, вызвавшей взрыв негодования радикально антибольшевистской части русской эмиграции, предельно проста. Церковь протягивала властям руку: давайте вместе выходить из двусмысленной ситуации. Подтекст тут был такой: отбросьте утопию, прекратите гонения на верующих, сделайте снова православие духовной основой русской жизни, и государство возродится во всём своём величии.

Через пятнадцать лет после начала войны Церковь снова протянула вождю руку, и тогда он её принял. А в 1927 году отверг – не хватило духу отречься от марксизма, о котором он с таким пиететом писал в четвёртой главе «Краткого курса истории ВКП(б)». И это имело роковые последствия.