Вот так, видимо, следует заключить относительно наук и способностей и различных видов тех и других. В этих вещах надо прежде всего обратить внимание на то, что не только более важные правила, которым обучают старших детей, но и первые элементы наук подобает узнавать от лучших наставников и что не следует останавливаться на каких угодно авторах книг, но изучать лучших. Вот почему и Филипп, царь Македонии, повелел, чтобы Александра учил грамоте Аристотель, а древние римляне, отдавая своих детей в школы, заботились о том, чтобы прежде всего они читали Вергилия. И то и другое – с наилучшим основанием. Ведь то, что посеяно в нежных душах, пускает корни глубоко, и нелегко его позже какой-либо силой вырвать. Поэтому если с самого начала дети привыкнут к лучшим наставникам и книгам, то будут считать их первейшими и всегда использовать как вожатых. Если же впитают какие-либо ошибки, то им необходимо будет в два раза больше времени: во-первых, удалить ошибки и затем усвоить истинные правила. По этой причине Тимофей, известный в свое время музыкант, изгнанный Спартой за то, что он умножил струны в кифаре и изобрел новые лады, брал по договору определенную плату от учеников, которые ничему у других не учились, и двойную плату требовал с тех, кто у других чему-нибудь научился [115].
Но многим в обучении часто служит препятствием то, что должно было быть большим подспорьем, а именно – страстная жажда знания, из-за чего случается, что, желая равным образом все познать, ученики не в состоянии ничего запомнить. Ведь как чрезмерная пища не питает, а пресыщает желудок, остальное же тело отягощает и ослабляет, так и чрезмерное количество сведений, одновременно предлагаемых памяти, быстро из нее ускользает и ослабляет на будущее ее способность запоминать. Следовательно, пусть изучающие науку всегда много читают, но отбирают ежедневно немногое, что может питать их память, и таким способом пусть сохраняют как особую прибыль каждого дня три, четыре или большее количество фактов, в зависимости от способности каждого и от свободного времени. Вообще же, читая, пусть добиваются того, чтобы сохранить путем размышления то, что уже узнали, а то, что еще не изучили, пусть делают для себя путем чтения с каждым днем более знакомым.
С другой стороны, с чрезмерной страстью к познанию и изучению обычно бывает связано какое-то беспорядочное любопытство в исследовании. В самом деле, стремясь узнать многое о разных вещах, набрасываются одновременно на разные дисциплины, обращаются то к тому, то к другому или сначала всеми силами отдаются одной дисциплине, затем, отбросив ее, занимаются какое-то время другой, потом – третьей. Дело это не только вовсе бесполезное, но и весьма вредное, что подтверждается и пословицей: вино скисает, если его часто переливать. Итак, следует остановиться на чем-то одном и заниматься им со всем старанием, а другие дисциплины пытаться изучать в такой последовательности, в какой они изложены авторами. Ведь те, кто читает книги беспорядочно, то начиная с конца, то читая в середине и узнавая в конце то, что должно было быть в начале, те будут иметь такой результат, какой получили бы, если бы вообще всем пренебрегли. В отношении же книг, которые относятся к одной и той же дисциплине, так следует позаботиться, чтобы среди многих предпочитать всегда лучшие.
Трудиться же все должны не в равной мере, но каждый в зависимости от силы и возможности своего ума. Ибо у одних ум имеет, так сказать, острие свинцовое, у других – железное. Те, у кого свинцовое острие, если оно тупое, мало способны к обучению, если же острое, но мягкое и такое, что может легко притупиться, те нуждаются в ходе занятий в частных разъяснениях, и если они не проникают с первого приступа туда, куда желают, то в дальнейшем чем больше они будут стремиться, тем больше тупеют. Для тех же, кому достался ум железный и притом острый, нет непроходимых путей, если не захотят они вторгнуться туда, где поневоле разрушается все. Но если железный ум притуплен, то наделенные им все-таки превозмогают трудности неустанным старанием. Так, если они чего-то не поймут, то не отвергают его сразу же с презрением, что свойственно гордецам, не отчаиваются, как это случается с малодушными, но становятся настойчивее в рвении.
Истинно в высшей степени также и то, что более острые умом менее сильны памятью и, понимая быстро, мало запоминают. Для сохранения и укрепления памяти очень полезно правило Катона, которым он сам, по его словам, пользовался: все, что он делал, видел, читал днем, он вспоминал вечером, словно требуя от себя отчета за дневные труды, при этом он полагал, что следует отчитаться перед собой не только за дела, но даже за досуг [116]. Постараемся и мы таким способом припомнить все, если сможем, если же не сможем, то, по крайней мере, удержим крепче то, что отобрали для себя как наиболее важное.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу