Сергей Чернышев - Ленин и пустота

Криворотов: Революция в конечном итоге на чем споткнулась? На модернизации. На этом скачке, о котором ты говоришь. Знаешь, как идет товарный поезд? Нет рельсов — он должен перескочить через это пространство, его не остановить.

Кто-то выбегает и подкладывает под него эти рельсы. То есть такая фигура возникла для того, чтобы локомотив русской цивилизации двигался вперед. Она воплотила в себе черты классического реформатора, соединив их с европейской доктриной, что, в общем, тоже достаточно традиционно. Петр ввел модернизацию, исходя из идей, которые блуждали в те времена в Европе.

Чернышев: Тогда не было материалистического понимания истории.

Криворотов: Каждое время имеет свои идеи, но можно сказать определенно, что Ленин воплотил в себе нечто, бывшее как бы помимо него. Конечно, развитие могло пойти по-иному. Фактически, все эти большие беспорядки в Поднебесной были связаны с кризисом империи, который был обусловлен появлением нового крестьянства, капитализацией страны, — локомотив мог повернуть по другому пути, и он заворачивал уже по другому пути. Но с точки зрения классической формы движения, все это было буржуазным безобразием, насилием над культурой, над русской цивилизацией, и в этом смысле Ленин выглядел вполне понятным образом, как его народное сознание воспринимало. Вот сидит былинный герой где-то на Валдае, думает, как принести справедливость. Уже роль, место были заготовлены для него. Когда все общественные силы сойдутся на этом месте, то в конечном итоге среди лидеров революции рано или поздно выковывается такой человек. Была же целая серия прототипов: Нечаев, народовольцы, параллельно с этим шла европейская, марксистская традиция, они соединились в лице Ленина — у него очень богатый генезис.

В общем, он был действительно фигурой, которая родилась готовой, он был как бы специально порожден «под задачу». Он как квант, как электрон вынырнул из небытия, и вот он встал на своем месте и совершил, что положено. Другое дело, что при этом он еще был человеком очень сильным, ровно потому он там и проявился и очень быстро выяснил, что все, что было сделано, просто нежизнеспособно, то есть пришло в противоречие с основными исходными постулатами, ради которых это все делалось. Средство вошло в противоречие с целью. Оказалось, что к социализму, понимаемому как нетоварное общество, надо идти через какие-то гекатомбы трупов. Непонятно, как это все можно сделать — только всероссийской мясорубкой, как ты говорил раньше. Здесь он смог дать — или, по крайней мере, был такой длительный период, когда он пытался дать — обратный ход. Я бы даже сказал, что это был не обратный ход, это была борьба с собой: понимание того, что происходит, сильное внутреннее разрушение. Но когда выяснилось, что то, с чем шли на баррикады — просто нонсенс, что это противоречит гуманной, в принципе-то, стороне того, чем является социализм…

Чернышев: Понимаешь, есть еще изнанка у вопроса, который я пытаюсь задать все время: был ли этот человек обречен на такую судьбу с самого начала? Есть ли предопределение? Есть ли теодицея? Можно это в разные стороны поворачивать: к богу — теодицея, к человеку — обреченность, рок… А если повернуть к стране, то это тот же самый вопрос, который все задают: закономерный ли это путь?

Обязательно ли вот здесь это должно было случиться, обязательно вот так, обязательно ли такое количество трупов, — или были там какие-то случайные элементы? Каковы элементы случайности? Обязателен ли был военный коммунизм? Обязательно три года, четыре, обязателен Кронштадт? Обязателен НЭП, что в этом было закономерного, какова здесь мера случайности и необходимости? Ведь по большому счету, если говорить о таком прорыве в малоразвитой стране, которая должна сразу куда-то прыгнуть, где нет ни творческих сил, ни теоретической культуры, ни экономических укладов и нет никакого внешнего источника помощи, где просто используется кем-то факт того, что низы в очередной раз взбунтовались и вынесли наверх кого-то, а этот кто-то вдруг оказался в отличие от Петра I вооруженным материалистическим пониманием истории, — в такой стране ведь совершенно закономерно должно все это происходить через кровь, через какие-то ужасы, провалы.

А потом — отсутствие возможности что-либо изменить. Они должны были, взяв власть, толочься на месте, на трупах, пока «с той стороны» с испугу не возникнет подлинный субъект снятия частной собственности и не создаст формы обобществления, формы общественной собственности и причитающиеся им производительные силы, потому что с этой стороны, в архаической и разоренной стране, они никак сами не создадутся. Тогда выходит, что в целом это все, с точностью до деталей, обречено быть именно таким? Детали могли быть разными.