Карен Свасьян: Становление европейской науки

Механизм « фабрикации идеалов » [11] См. F.Nietzsche , Zur Genealogie der Moral, Leipzig, 1887, S. 28ff. срабатывал безукоризненно; сначала выдвигался нужный тезис, потом усилиями талантливых агитаторов он распространялся и, наконец, возвращался в исходную точку уже в обличии непререкаемой и « божественной » истины. Серьезных противников изнутри не могло быть; азбучные нормы христианства препятствовали серьезному противлению этой политике со стороны отдельных личностей, занятых всецело личным гнозисом и « ловлей душ »; с паствой же не было никаких проблем; паству вполне можно было отвлечь от Павлова гнозиса будущей популярной диалектикой « великого инквизитора ». Так, под лозунгом « царства не от мира сего » вламывалась в « сей мир » римско-епископальная политика приспособления к государству и прорыва сквозь слабые точки последнего [12] См. E.Caspar , Geschichte des Papsttums, Bd. I, Tübingen, 1930, S. 215. . Дальнобойность цели допускала гибкую комбинаторику средств: от « подвигов веры » до прямой фальсификации фактов. Можно было в годину гонений обрушивать на злую власть всю стилистику ламентаций и проклятий пророков, можно было со сменой руководства и решительно менять проклятия на комплименты и даже одергивать невоздержанного Тертуллиана в передержках инерции; со временем стало возможным и отрицание факта каких-либо гонений.

Добропорядочные отношения с властями, впрочем, регулировались не только силою комплиментов, но и довольно странными (в свете основополагающих христианских добродетелей) средствами, даже если речь шла не о справедливом Траяне и мудром Марке Аврелии, а о « мяснике » Коммоде. Вот отрывок из сочинения римского пресвитера III века Ипполита: «Марция, боговозлюбленная любовница императора Коммода, пожелала совершить доброе деяние. Она вызвала к себе блаженного Виктора, бывшего в то время епископом в Риме, и спросила его о числе мучеников в Сардинии. Он дал ей их имена, и она добилась помилования у Коммода» [13] G.Haendler , Von Tertullian bis zu Ambrosius, op. cit., S. 46. См. об этом также: L Friedländer , Sittengeschichte Roms, op. cit., S. 951f. A.Neander , Allgemeine Geschichte der christlichen Religion und Kirche, 4. Aufl., Bd. I, Gotha, 1863, S. 148–49. Дальше цитируется: Kirchengeschichte. .

По мнению Гарнака, рост и значимость римской общины в глазах государственной власти определялись не столько духовной силой, сколько дисциплиной; [14] A.von Harnack , Die Mission und Ausbreitung des Christentums in den ersten drei Jahrhunderten, op. cit., S. 495ff. дисциплина, сочетаемая с ловкостью политической адаптации, воистину творила чудеса; диалектика приемов, стягиваемых в фокус единой цели — воли к тотальному господству, сполна предвосхищала будущие шедевры манипуляции « Иисусова братства », когда изнеженной римской власти, несущей миру благовестие «Сатирикона», потребовалось возродить былые казарменные доблести и продемонстрировать еще один урок политического универсализма.

Как бы ни было, рост римского священства мощно сдерживал центробежную силу хаоса. Распад Imperii Romani должен был означать не выпадение из орбиты истории, а « переход в другой род »; геометрия города одерживала верх над варварской клаустрофобией, на этот раз не в образе « имперского гермaфродита », [15] «An hermaphrodite of empire», выражение Байрона о языческо-христианском Риме. The Deformed Transformed, 1, 2. а в эсхатологической символике Августина. Уже при Аврелиане (272) римский епископат добивается лидерства над христианским миром; отныне ему определять, что́ можно и чего нельзя во всех срезах и ракурсах новой жизни: от расхожих норм поведения до головокружительных нюансов богословия; при этом он выкажет такой праксис усвоенных языческих канонов, перед которым сущим лепетом будут выглядеть столь недавние еще гонения « дурных » императоров.

Эдикт Феодосия от 10 января 381 года придаст этому праксису силу юридического статуса: священнослужители, так или иначе оспаривающие решения Никейского собора, изгонялись отныне из всех церквей, а оскорбление величества (crimen majestatis), равное некогда римскому народу и с Тиберия (мы знаем уже) персоне цезаря, приравнивалось к инакомыслию как таковому [16] Хотя Гиббон считает это наименьшим из зол, так как благодаря этому эдикту удалось-де избежать большого кровопролития. Gibbon , Die Germanen im römischen Weltreich, Olten-Leipzig-Wien, 1935, S. 140. . Запомним этот несравненный момент истории, которому было суждено такое роскошное будущее в последующих перипетиях судеб европейской духовности! Христианство, не