Николай Омельченко - Опыт философской антропологии

Рассматривая проблемы философской антропологии, невозможно обойти вопрос о метафизике, с позиций которой можно было бы получать адекватную интерпретацию сущности и существования человека. Как писал В. С. Соловьев, «Кант не открыл для ума новых миров, но поставил самый ум на такую новую точку зрения, с которой все прежнее представилось в ином и более истинном виде» (Соловьев 1990: 441).

По всей видимости, пришла пора экзаменовки многих исходных постулатов. А время анализа первых принципов есть время философии. И потому сегодня снова можно ожидать рождение высокой философии.

Рассказывая о приключениях идей, А. Н. Уайтхед справедливо отмечал, что теории зиждутся на фактах, однако описания фактов сплошь и рядом наполнены теоретической интерпретацией. По его мнению, история, свободная от эстетических пристрастий, от веры в метафизические начала и от космологических обобщений, есть плод воображения. Понятие «чистая история» вымышлено историками. Исторические объяснения зависят «от неявно принимаемых предпосылок» (Уайтхед 1990: 393).

Думается, подобная детерминация имеет универсальное распространение. Всякая теоретическая и практическая деятельность зависит так или иначе «от неявно принимаемых предпосылок», которые, разумеется, не являются предметом повседневного внимания. Анализ исходных постулатов есть дело философии. Поэтому когда люди задумываются о первых началах своей жизни и деятельности, они волей-неволей становятся философами. Потребность в оценке фундаментальных принципов связана, в частности, с необходимостью повышения эффективности научных исследований и, в конечном счете, с требованием истины. Истина взывает к философии, в ней она надеется обрести себя.

В начале прошлого века Макс Шелер, используя оригинальную рефлексию, создавал свою философскую антропологию. Он стремился получить качественно новое знание о человеке на основе религиозных представлений и синтеза достижений различных наук. В начале нынешнего столетия метафизическая и научная картина человека представляется еще более пестрой. Видимо, вновь пришло время обсуждения первых принципов философской антропологии.

Очевидно, трактовка природы неизбежно накладывает свою печать на понимание самых разнообразных явлений: человека, общества, истории, политики, власти, морали. Многие философы, рассуждая о природе (Космосе, материи), мыслят ее как некое пассивное образование, которое для своего нормального бытия требует обязательного приложения к ней внешнего активного начала. Сама природа не способна творить, творческий компонент элиминируется из нее, не допускается в нее. Такое разделение имеется уже у Аристотеля в его идее об активной форме и пассивной материи, оно же практикуется и в дальнейшем. Каковы же последствия того взгляда, которым лишает природу живой основы и видит в ней одну косность?

Витторио Хёсле в своих московских лекциях отмечал, что основная иллюзия метафизики нового времени — «ослабление принципа бытия благодаря усилению Я». По его мнению, именно философская недооценка природы приводит в конечном счете к экологическому кризису. Поскольку сегодня эта теоретическая тенденция сохраняется, «…требуется остановить и повернуть вспять нарастающую субъективистскую трансформацию природы». Мы должны научиться «метафизическому уважению к природе...» (Хёсле 1992: 11, 170, 164).

Из представления о производном характере природы рождается соответствующий образ общества и человека (как части этой природы). К примеру, с этой точки зрения лишь героические личности, талантливые менеджеры, выдающиеся интеллектуалы (наделенные кем-то духом творчества) могут дать людям истинные ценности, даровать им подлинное счастье, делать историю и реконструировать инертную жизнь. Как писал Дж. Беркли (1978: 41), «если допустить, что мир состоит из материи, то красоту и пропорциональность ему придает ум».

Другой пример. Если в XVIII веке Ламетри рассматривал человека в качестве машины, то это объясняется в частности тем, что природа для него была таким же механизмом. Современная картина мира значительно изменилась, однако нередко природа по-прежнему воспринимается как механическая реальность, но только более сложная. Когда сегодня появляются заявления типа: «Я не компьютер» (см., например: Walter 1993: 22–24), то в этих словах слышится не только протест против модернистского отождествления человека с машиной, но и несогласие с методологией, принижающей природу.