Терентiй Травнiкъ - Письма и дневники. Книга вторая

Так и жили, по-простому. Время летело, но Пасха была и оставалась в нашей семье. Моя осведомлённость в этих вопросах, пусть и небольшая, всегда вызывала интерес у одноклассников. Время тогда было атеистическое, и нередко, уже в старших классах, девчонки надо мной подтрунивали на Светлой неделе: «Игорь, давай-ка иди к нам христосоваться!» И я опять краснел и очень смущался. Позже, когда я подвизался в православной гимназии, паломничал по монастырям, участвовал в богослужениях то чтецом, а то и алтарником, многое стало понятным, естественным и простым. Вот и сегодня больше всего думается о простоте. Ушли былые заботы о куличах, цвете яиц и толщине свечей, утихли, с обретением знаний, обсуждения основ и канонов церковной жизни, но осталось главное – простая радость и тишина в душе. Пишу, а на подоконник тем временем села синичка и тихонько дзинькнула… Я посмотрел на неё. Птица наклонила головку и в ответ как-то по-особому тепло взглянула на меня. Мне даже показалось, что синичка при этом улыбнулась. И тут она опять дзинькнула и, слегка подпрыгнув, улетела. «Воистину Воскресе…», – прошептал я ей вслед, и это получилось как-то само собой. И мне опять вспомнились те далёкие годы детства, и я улыбнулся.

Иногда это случается, и тогда я ликую и плачу, молчу и теряю всякое самообладание… Я не знаю чего-либо большего, что происходило когда-нибудь со мной, ибо это настолько глубоко, настолько искренно, что всякое слово, сказанное вослед остаётся только эхом охватывающих меня в этот момент переживаний. Иногда это случается, и оно происходит внезапно, оно может начаться в любое время и в любом месте. Оно много больше, чем могла бы позволить себе моя душа, если бы я просто этого захотел. Иногда это случается, и я понимаю, что это любовь – бесконечно прекрасная любовь ко Христу. Каким-то удивительным образом душа зрит и различает Его красоту, Его глубочайшую мудрость и простоту, Его безупречную правду и естественность, и тогда я ничего не могу с собой сделать – меня охватывает чувство, которое можно определить только, как боль, но эта боль совсем иная, эта боль до невозможности сладкая, исполненная высочайшей нежности и благодарности, на которые я только способен. Это боль любящего до самозабвения сердца. И тогда я понимаю, что живу, живу по-настоящему, живу сейчас и живу так, как должен был бы жить всякую минуту своей жизни, всякое её мгновение и от этого становится ещё больнее, больнее и слаще, и даже нахлынувшие слёзы не спасают от этой несравнимой ни с чем муки любви ко Христу, единственно верного из всех дозволенных человеку страданий, того самого иго, что во благо и того самого бремени, что легко есть.

Увы, но наше несовершенство и делает жизнь сложной, сложной для нас самих же. Отсюда сложно всё: и представление наше о мире, и знания, и наше понимание веры. Особенно сложны человеческие отношения, где несовершенство присутствует с обеих сторон, а это и личные отношения, и отношения с родителями или детьми, и деловые отношения, и дружба. Если считать, что детализация всякого закона обратно пропорциональна человеческому совершенству, а оно так и есть, то остаётся только дивиться, насколько современный человек не совершенен в сравнении с человеком прошлых веков. Если, скажем, Моисею было достаточно десяти заповедей, чтобы привести людей в согласие, то сегодня конституции и кодексы буквально пухнут от бесконечных уточнений и поправок. На наших руках – десять пальцев, и пальцы ног к счёту привлекать совсем не обязательно. А если серьёзно, то всё это и есть результат разросшегося по миру несовершенства. Неопытность, незнание, необразованность постоянно плодят детализацию, которая, в свою очередь, приводит к бесконечным спорам и разногласиям, растёт количество мнений, причём мнений несовершенных людей, а это почти что катастрофа. Дискуссии ведутся людьми, заведомо не знающими и плохо образованными, лишёнными чувства такта и при этом ещё и плохо воспитанными, о чём свидетельствует невообразимый ор, стоящий в аудиториях телепередач, где единственная задача участника – это подавить чужое мнение и навязать своё, опять же несовершенное. О какой истине, рождающейся в спорах, можно говорить, когда, во-первых, истина вообще не рождается таким образом, а во-вторых, как можно, взяв два цвета, к примеру, синий и красный, пытаться получить тот, который в них не входит, скажем, белый? Всё это и есть несовершенство. Самосовершенствование есть процесс закрытый, камерный, и идёт он при глубоком погружении в себя, в свои размышления, с отслеживанием собственных неточностей и ошибок, с последующим деланием надлежащих выводов. Это, если хотите, процесс не только понимания, но и раскаяния. Именно таким образом всякий следующий оному постепенно и возвращается к десяти (этого более чем достаточно) Ветхозаветным Заповедям… безо всяких поправок и уточнений. Обратите внимание, что миром правят семь, а не семьдесят нот; четыре, а не сорок четыре стороны света. Семь цветов, десять чисел – и в этом всё гармонично и всего понемногу, и только мнения растут, как на дрожжах. Сколько людей, столько и мнений – напомнят мне, но и это не так. У современного человека на каждый случай не одно, а несколько мнений, ибо нет предела несовершенству. Совсем не случайно Христос учил нас тому, чтобы наше «да» соответствовало тому, что означает «да», а «нет» – всему остальному. И это остальное Он отводил в область лукавого, в область несовершенного.