Петер Сьёстедт: Как психоделики повлияли на философию

Альберт Хофман был другом Юнгера и посвятил ему целую главу в своей книге «ЛСД: мой трудный ребенок». Что касается Хайдеггера, Юнгер поддерживал связь с Хофманом. В одном из писем химику рассказывается о ценностном аспекте психоделических ощущений:

Что интересовало меня больше всего, так это соотношение [психоделических] веществ с продуктивностью. Однако мой опыт говорит мне о том, что творческие достижения требуют настороженного сознания, и что оно ослабевает под воздействием наркотиков. С другой стороны, здесь важны представления на концептуальном уровне, и некоторые из них невозможно получить иначе, как под воздействием наркотиков 40

Более чем десятилетие спустя Юнгер пишет Хофману в другом письме:

Эти вещи следует пробовать только в небольших циклах. Я не могу согласиться с мнением Хаксли о том, что теперь возможности выйти за пределы могут быть переданы в массы. Конечно, речь идет не об утешительном небытие, а скорее о реальности, если мы занимаемся этим неуклонно 41

Несколько раз Хофман и Юнгер вместе принимали ЛСД и псилоцибин. Видимо, ощущения Юнгера были ближе к реальности, так как касались чего-то духовного, метафизического, эсхатологического. Хофман вспоминает такой случай:

Последующий и последний бросок во внутреннюю вселенную с Эрнстом Юнгером, в этот раз снова под ЛСД, унес нас очень далеко от повседневного сознания. Мы приблизились к конечным вратам. Конечно, согласно Эрнсту Юнгеру, на самом деле эти врата откроются пред нами только в великом переходе из этой жизни в иной мир 42

Интересно отметить, что психоделический опыт не обязательно приводит к левым, либеральным взглядам или к движениям Нью Эйдж. Юнгер — опровержение такой теории. Другой последователь Ницше и психонавт, Нобелевский лауреат Октавио Пас также дистанцировался от подобных взглядов; использование психоделиков воспитало в нем более нигилистичную космологию:

Западное мироощущение нездорово. Оно морально. Мораль, великий изолятор, великий разграничитель, разделяет человека пополам. Чтобы вернуться к единству взгляда, нужно примирить тело, душу и мир […] Галлюциногены нигилистичны: они размывают все ценности и радикально меняют все наши представления о добре и зле, о том, что справедливо и несправедливо, что запрещено и что разрешено 43

Этот взгляд на то, что психоделический опыт может перевернуть наши ценности, разделяет теоретик Франкфуртской школы Герберт Маркузе. Однако, возвращаясь к левым взглядам, Маркузе в «Эссе об освобождении» (1969) утверждает, что подобный переворот важен не потому что приводит к отторжению морали, а потому что приводит к отторжению капитализма:

Созданное общество навязывает всем своим членам один и тот же способ восприятия… «Трип» включает в себя распад эго, сформированного существующим обществом — искусственный и кратковременный распад. Но искусственное и «частное» освобождение предвосхищает, в искаженной форме, надобность социального освобождения: революция должна в то же время быть и революцией в восприятии, которая будет сопутствовать материальной и интеллектуальной перестройке общества, создавая новую эстетическую среду.

Знание о необходимости в подобной революции, в новых органах чувств, возможно, является зерном истины в психоделическом поиске 44

Маркузе также утверждает, что подобный сброс восприятия при помощи психоделиков портится, если явление «искусственного рая» вредит импульсу и рациональности, необходимым, чтобы совершить революцию против основ капитализма.

Жан-Поля Сартра, французского представителя течения экзистенциализма, вдохновило на изучение философии чтение Бергсона 45. Сартр решился принять мескалин в 1935 г., чтобы улучшить свое понимание сознания, а также надеясь обрести вдохновение. Полученный им опыт был описан в эссе «Воображение: психологическая критика» и привел к созданию принесшего ему известность романа «Тошнота» (1938 г.), наполненного психоделическими образами. Однако Сартру пришлось заплатить за свой опыт с мескалином ужасную цену.

Поскольку я экспериментировал с Лагашем, а он был достаточно угрюм и говорил мне «То, что ты творишь с собой — ужасно!», в конечном итоге меня стали преследовать всяческие жуткие образы. Я впервые принял мескалин в полуосвещеной комнате, где все предметы меняли форму в зависимости от реальной перспективы. […] Там на вешалке висел зонт, и я принял его за стервятника. Ткань зонта выглядела как крылья, которые переходили в шею и нечто напоминающее клюв. Так оно выглядело. … Когда я покинул помещение, видения не прекратились. Я принял встреченного мной мужчину за жабу, скачущую по улице. И наконец, когда я вернулся в Руан, я принял туфлю Бивер за огромную жирную муху. […] Я немедленно осознал, что это состояние приведет меня — и я не мог представить, почему — к хроническому галлюциногенному психозу 46