Василий Игнатьев - «Dixi et animam levavi». В.А. Игнатьев и его воспоминания. Часть X

Звонкой песней не зальётся» и т. д.

Из оперы «Рогнеда» Серова пели песню пилигримов:

«Во Иордан-реке мы от грехов омылись,

Господень гроб сподобились узреть,

Святым местам усредно поклонились,

Теперь спокойно можем умереть.

Благословен Господь отныне и довеку

Да просветится Русская земля…»

Пели величественный гимн князю киевскому Владимиру: «Древле-престольного Киева Князю Владимиру слава!»

«После бурной запевки в гимне пелось протяжно:

Девять веков миновало,

В пене десятой волны,

Щит нашей веры надёжен,

Крепок завет старины…»

Пели о русской «стороне-сторонке»:

«Сторона-ль, сторонка,

Сторона-ль родная,

Тёмными лесами

Поросла, покрылась,

Ты, страна родная…»

Из произведений А. С. Даргомыжского пели величественное в этическом стиле «На севере диком», в драматическом стиле – «Ночевала тучка золотая» и лирическое – «По волнам спокойным».

Пели песни про Явора, «Мой сын, зачем спешишь ты в лес» и Мендельсона-Бартольди – «Скоро, увы, проходят дни счастья…»

Из источников, которые питали моё увлечение пением и вообще музыкой, но шли не по магистральной линии, а по боковым линиям, я должен отметить следующие:

а) Шарманку, которую иногда третировали, как затасканный пошловатый инструмент, но которой отдал честь А. И. Куприн в рассказе «Белый пудель». Когда я учился в Камышловском духовном училище, то иногда шарманщик с попугаем подходил к нашему общежитию, и проигрывал заунывные: «Ах, зачем эта ночь так была хороша! Не болела бы грудь, не болела душа. Полюбил я её, полюбил горячо, а она на меня смотрит так холодно. Звуки вальса неслись…» или: «Зажигай-ка ты, мать, лампадыку: скоро, скоро я умру. С белым светом я прощаюсь…»

б) Граммофон. Любопытно, что моё первое знакомство с этим, изобретённым в самом начале 20-го века, инструментом состоялось в Тече в 1903 г. Теченский купчик А. Л. Новиков привёз его с Нижегородской ярмарки. Хорошо помню, что в числе пластинок, которые купил Новиков, были: а) арии – «Прости, небесное создание» из оперы «Пиковая дама» в исполнении солиста его императорского величества Н. Н. Фигнера и б) «Чуют правду» из оперы «Жизнь за царя» в исполнении Бухтоярова. 23Из народных песен: а) «Ах, сегодня день ненастный» и б) «Шла я Маша». Позднее несколько в семинарии я слушал: «Как король шёл на войну» в исполнении Ф. И. Шаляпина и «Невольно к этим грустным берегам» («Русалка» А. С. Даргомыжского) в исполнении Налбадьяна. Интересно, что в числе пластинок была одна, на которой было напето: «Тебе поем» – трио. В 1907 г., когда я состоял воспитателем в доме пермского городского ветеринарного врача В. И. Ракшинского, я слушал романс Блейхмана «Уста мои молчат» в исполнении Камионского 24(Киевская опера) и отрывка из оперы «Риголетто» в исполнении тенора Иванова. Кое-что из произведений, прослушанных мною через граммофон, вошло потом в мой певческий репертуар, например: «Невольно к этим грустным берегам» и «Уста мои молчат».

в) Народное пение.

Детство моё проходило в деревне, и мне иногда приходилось слушать народное пение. По условиям своего детского развития мне больше приходилось слушать народное пение в церкви во время богослужения и очень мало в быту. В последнем случае я слушал пение подёнщиков-мужчин и женщин – во время страды, что было при близком соприкосновении с представителями народных масс. Считалось, что когда подёнщики возвращались под вечер с работы, то они должны с песнями въехать на двор хозяина и этим оказать ему честь. К сожалению, эти песни мне пришлось слушать в моём раннем детстве, и у меня в памяти сохранились лишь жалкие отрывки их, например, из одной песни: «Нейдёт, нейдёт мой ненаглядный, нейдёт – не любит он меня». Я хорошо запомнил мотив песни и звучание голосов, особенно женских. Я слышал, как мой брат Иван иногда напевал песенку: «Огонёк черкел да дров подкладывал», в которой рассказывалось о раздумьях пахаря в поле у костра. Теперь я не могу себе простить, что уже в юности, когда мне приходилось бывать в Тече на каникулах, а тем более когда был студентом, я упустил возможность активно вмешаться в этом отношении в народную среду и собрать песни, красота мотивов которых доносилась до моего слуха иногда издали во время праздничных гуляний или при возвращении с работы, о чём сказано выше.

Участие в церковном пении отдельных певцов из народа имело своеобразный колорит, причём среди певцов были на славе отдельные певцы – «соловьи», увлечённые этим искусством. Из мужчин певцов на славе был Александр Степанович Суханов, обладатель лирического тенора. Он становился всегда около клироса и пел вдохновенно. Из женских голосов на славе была Катерина Ивановна, «спасённая душа», обладательница сопрано. Она становилась всегда около одной из колонн, в тени, и подпевала только тогда, когда общее пение, а это бывало во время Великого поста после вечерни в воскресные дни. Церемония эта проводилась следующим образом: настоятель церкви, протоиерей Владимир Бирюков становился перед амвоном и запевал все песнопения богослужений, а присутствующие подхватывали, и голоса их сливались в один хор. В этом хоре выделялся голос Катерины Ивановны. Она пела с увлечением, особенно, когда исполнялось великопостное «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче». Она «заливалась», и в голосе её слышались скорбь и покаяние в грехах.