Алексей Кононов: Защитный Механизм

Лицо Иферуса вмиг изменилось: брови нахмурились, аккуратно сложенные в замочек ладони превратились в дрожащие и со всех сил сжимающиеся кулаки, челюсти примкнули друг к другу с такой мощью, что голова Иферуса затряслась. Вне сил сдержать порыв гневных эмоций, Иферус вскочил с кресла и завопил что есть мочи: – Существует? А где же был ваш Бог, когда на моих глазах умирали бравые солдаты и отличные люди? Где был ваш Бог, когда меня взяли в плен и сделали тем, кем я сейчас являюсь? Где, где, черт его дери, был ваш Бог, когда я молил его прекратить те ужасы, что мне довелось видеть в течение целых двух лет? Может, вы мне подскажете? Где ваш Бог, когда он так нужен, и почему он все время молчит? Почему он не препятствует безликому мраку, что сочится сквозь каждую щелину эту проклятой больницы прямо в эту секунду? Вы сможете мне ответить на этот вопрос?

Молниесно подскочившие на крик санитары были готовы в момент повалить и связать Иферуса, хоть и, очевидно, с опаской и крайней аккуратностью, – новости в больнице расходятся быстро. Но, на их удивление, в происходящее вмешался Андрей Геннадьевич и, подав жест кистью руки, дал понять, что контролирует ситуацию. Уверен, не будь он священнослужителем, санитары не стали бы покорно слушаться его, но, к непреднамеренному удобству Андрея Геннадьевича, в больницах такого типа было очень тяжело встретить работника-атеиста. Слишком много они видели.

Перед телевизором снова остались двое: спокойный и безэмоциональный монах и импульсивный, поглощенный эмоциями солдат в отставке. При всем желании Иферуса создать напряжение в воздухе, ему никак этого не удавалось – слишком уж уравновешанным был его собеседник. Попытка вызвать в нем страх взглядом, что ввел одного из санитаров в состояние истерии, тоже провалилась, несмотря на то, что их глаза сцепились с того самого момента, когда они вновь остались вдвоем. Полный безумия взгляд Иферуса и равнодушный, пустой, смиренный взгляд Андрея Геннадьевича. Не отводя глаз, Иферус попытался занять прежнее положение в кресле, но по итогу даже сел поудобнее. Он ждал, когда же ему наконец-то ответят на его многочисленные вопросы. – Пути Господни неисповедимы, – по прошествию минуты произнес Андрей Геннадьевич. – Мне бы тоже очень хотелось знать ответы на эти вопросы. И при встрече с Всевышним это будет первое, что спрошу я у него: “Почему, Боже? Почему ты забрал их всех? Я понимаю, что тебе виднее и ты отправил их в лучшее место, но почему же, забрав их в рай, ты бросил тем самым меня в кипящем лавой аду? Почему не забрал меня вместе с ними, Боже?”. На глазах выступили чуть заметные слезы, которые аккуратным движением руки он вытер со своего лица. Взгляд стал куда более потерянным. Было видно, что Андрей Геннадьевич все больше и больше сомневался в собственных изречениях. Каждое пророненное им слово тщательно подбиралось, отчего речь лилась медленно, с изобилием длинных пауз.

– Боль… – он задумался на мгновение, – делает нас сильнее. Мы не способны понять этого при жизни, значит, поймем после нее. Я не знаю, по какой причине Бог забирал близких нам с тобой людей, но одно знаю точно – ему с небес все виднее.

Все это время Иферус, затаив дыхание, внимал. Было невозможно понять ход его мыслей в тот момент – то он снова хмурился и, казалось, вот-вот подпрыгнет с кресла, чтобы по новой начать кричать, то он рассредоточивался и принимался чутко слушать, боясь упустить хотя бы одно слово. Скела говорит, что в тот миг отчетливо видел надежду на лице Иферуса, надежду на то, что сейчас он действительно получит ответы на истезающие его вопросы.

– Мой друг, я не могу подобрать для вас решение ваших проблем, – подвел итог Андрей Геннадьевич. – Все, что в моих силах – выслушать вас и помочь советом, который прозвучит так: “Примите утрату. Впустите Господа в ваше сердце и обретите смирение”. Вера – это то, что не позволяет нам сойти с ума. Где бы я был сейчас, если бы не Бог? “Уж точно не в дурдоме”, – подумал про себя Иферус, после чего встал и направился к себе в палату.

Спустя четверть часа идти на боковую решил и Андрей Геннадьевич и, направившись в сторону кровати, спонтанно для себя самого решил задержаться и зайти проведать Иферуса. Тот сидел на стуле с книгой в руках, постоянно отвлекаясь от чтения на странные действия: то сокращал мышцы лица таким образом, будто бы нечто резко попало ему в глазницу и причинило массу боли и неудобств, из-за чего он сильно напрягал шею, закрывая при этом стеклянный глаз; то заметно подергивал ногами и перебирал пальцами рук. Андрей Геннадьевич занял табуретку по соседству, чем вызвал явно недовольный вздох Иферуса. Загнув страничку в уголке и отложив книгу на прикроватную тумбу, он тягостно взглянул в сторону гостя, намекая, что ему тут не рады, и, не дождавшись какой-либо реакции, озвучил эту мысль: