– Не македонь, дружище.
– Вода? Как и всё вокруг? Какая же ты незабудка: постоянно солишь раны, всё помнишь.
– Подумаешь, договорились! Я не виноват, что им, муравьям, нужно разделение: литература, музыка, живопись. Ну не захотели они всё получать в одном тюбике Гессе!
– Да ты ещё и гессишь меня! – Ормига заправился водой-бензином и продолжил превышать скорость, подрезая друга на шоссе. – Этот человек только выдумал литературную идею. Фикция. Не существует никакой игры в бисер. А моё изобретение есть. И не надо говорить, что его не приняли: многие передавали друг другу информацию обо всём, что им доступно, лишь в одной химической формуле. Производство развивалось, а эксперименты были весьма успешны, пока не пришли эти чёрные муравьи и не сказали, что все красные – враги.
– А ты с ними сотрудничать стал: коллаборационист.
– Да, я такой. Что, я должен оставить идею ради мнимого деления на красных и чёрных? Где оно сейчас, когда оба цвета кожи наконец-то полностью равны.
Теперь оторванная нога чёрного муравья ударилась о плавательный аппарат.
– Ладно, прости. Нам нечего делить: вероятно, мы вообще останемся одни. У людей такое уже было.
– Всемирный потоп?
– Да.
– Было и было. Теперь и людей-то нет.
– Может, всю их культуру всего-навсего поставили, как городки…
– И как метнули биту!
– Городки разлетелись. Вот и вся цель. А люди теперь думали, что у каждого свой путь и божественное благословение.
Ормига взял пробу воды, напоминавшей кислоту.
– Может, и у нас такая судьба – быть инструментом?
– Грустно.
– Мне кажется, даже инструмент свободен. Более того, он может быть свободнее того, кто его использует.
– Это как?
– Свобода в том, чтобы чувствовать её внутри, будучи полностью предопределённым. Эти люди… Может, они понимали себя, осознавали, что просто неотёсанные куски дерева, из которых случайность что-то выстраивает, чтобы в один прекрасный день…
На ковчег свалилось бревно и пробило обшивку. Вода стала заполнять отсеки.
– Ормига, мы гибнем.
– Нет, это просто бита: нас выбили. Кто-то победил.
– А мы?
– А мы свободны в своём поражении.
Страна муравьёв, распри между красными и чёрными, гениальные изобретения Ормиги, дружба с Антом, ковчег, конструкции, мысли, идеи, дома, материальное, концепции… Буль-буль-буль!
– Яхве, ты скоро? Я закуриваю.
– Да, сейчас. Эта проклятая кока-кола.
– Ха-ха, ну ты и потоп им устроил. Ладно, пойдём.
Абраам бросил в муравейник спичку. Через три минуты с палестинской стороны бросили ракету «кассам».
Из мемуаров неизвестного режиссёра-преступника:
«Это был первый сценарий, который я принёс мастеру. Он сразу же бросил его в урну. Я заплакал. Через пару дней уже его родные плакали над урной с прахом маэстро. Имеем ли мы право бросать, будучи брошенными? И что же это за сила, которая только бросает?»
64h. Не в реках крови может купаться планета, но в счастье. Оно бежит с гор, на которых возвышается храм пустоты. Он растопил лёд ограниченности, согрел любовью, расщепил всё сущее: вот откуда проистекает счастье, капля за каплей собирается оно воедино.
65a. Люди! Покиньте клетки городов, вернитесь к воздуху, земле и природе! Всё меньше здоровья в бетонных загонах, всё больше наказаний для вас и потомства. Что делать телам вашим так близко друг к другу, если души разделены и почти похоронены?
66p. Думающий медитирует в одиночестве, устраиваясь среди зелёного цвета лесов и полей. Нарисуйте и вы картины мудрости, украсив пейзажи яркостью внутренней жизни. Что город сейчас? Глупость и пережиток прошлого. Истинный прогресс и будущее – это не заоблачные мечты о путешествиях по вселенной, но реальность уединённых деревень и странствия в бездны себя.
67p. Нет в городах жизни, только лишь её иллюзия. Люди! Не обманывайтесь ложными надеждами и фальшивыми ценностями: нет ничего важного вовне, всё величайшее внутри храма пустоты, возведённого силами размышлений без мыслей.
68i. Люди! Проклято всё популярное, заклеймлено и поругано. Мир сходит с ума по преходящим вещам, по однодневным и обессмысленным поводам. Зачем прикасаться к болезни? Здоровье там, где вечность.
69n. И пусть безумцами в глазах слепых будут те, кто путешествует к храму и не обольщается соблазнительностью ложного. Они подлинно счастливы, и счастье их добродушно смеётся в лицо своим проклинателям.
70e. Счастье постоянно и вседоступно; оно улыбкой зазывает в храм того, кто оскорбляет. Но это не знак слабости, всепрощающая снисходительность – символ высшего существования.
Читать дальше