Павел Максименко - PRO ET CONTRA. Вольные рассуждения о русском радикализме

Кроме уже упомянутого выше профессора Евгения Ламперта, я приношу свою благодарность тем учёным мужам, у которых хватило сил и милосердия выслушивать мои юношеские – и потому наивные и крайне ходульные – размышления и направлять мои неокрепшие мысли: академику Феликсу Трофимовичу Михайлову, академику Юрию Михайловичу Лотману и профессору Юрию Леонидовичу Светлову; не меньшую благодарность я испытываю и к немалому количеству моих собеседников в актёрской и поэтической среде, перечисление которых было бы делом непростым, ибо имя им легион; отдельная, особая, трудно формулируемая по глубине и смыслам, благодарность моему отцу, не только привившего мне пагубную привычку думать, но и всегда готового выслушивать, критиковать и рассуждать; не меньшая благодарность и моей матери, которая, будучи очень далёкой от темы данного опуса, тем не менее всегда (даже не понимая сути) поддерживала меня не только делом, но и словами одобрения и понимания.

И абсолютно в ином ключе я безмерно благодарен своим детям, Софье и Льву, за то, что своим вопрошающим, уже прошедшим, детством и не менее вопрошающей нынешней юностью, они давали мне стимул, смысл и понимание актуальности и важности написания данной работы. И особая благодарность понимания и сочувствия моей жене Марине за терпение и выносливость в процессе написания этой работы, где каждая страница текста вырывала меня из семейной жизни, быта, актуальных проблем и делала моё присутствие в доме достаточно эфемерным; она невольно оказалась вынужденной расплачиваться за почти полвека моих раздумий моим несправедливым и неоправданным неучастием в ней, но к её чести она вынесла эту ношу не только с достоинством, но и с пониманием, стимулировавшим меня на эту деятельность.

Общество, как утверждается, может достичь благополучия и равновесия только в те периоды, когда консервативные силы достаточны, чтобы создавать и поддерживать разумные тенденции человечества.

Непонятно, даёт ли историческая наука какое-либо обоснование для этого утверждения, но что-то похожее на подобную ситуацию характеризует период в русской истории, который начался с подавления декабрьского восстания в 1825 году и завершился смертью Николая I тридцать лет спустя. Царь достиг относительного равновесия, хотя, конечно, не благосостояния, превратив Россию в военную казарму, в которой, по словам юного Сперанского, советника Александра I, было всего два класса, «рабы самодержца и рабы землевладельцев», из которых, по его словам, «первые свободны просто для сравнения». «На самом деле в России нет свободных людей, кроме нищих и философов». Но несмотря на то, что Николай был самый жесткий из автократов, его режим вряд ли можно назвать эффективным. Монолитная система, с её пресловутым террором, не смогла проникнуть с необходимой энергией и постоянством во всю Российскую империю, в её патриархальные и религиозные чувства, реальные или воображаемые русским народом, который был призван на помощь.

Лояльность была так же неадекватна для поддержки социальной структуры, как и официальные проекты и полицейский произвол. Длительные попытки создать порядок прорвались сквозь собственную бюрократическую верхушку, показав в катастрофе Крымской войны политическую и экономическую пустоту системы.

Когда Александр II в 1855 году взошел на трон, ему пришлось столкнуться с кризисом, который требовал фундаментальных изменений и который был призван придать его царствованию решающую роль в русской истории.

Действительно, между Петром I и Лениным не было другого момента – даже в период революционных событий начала XX века – более беременного возможностями развития или более отягощенного напряженностью и обстановкой, чем царствование Александра. Сам царь лишь смутно осознавал ситуацию, не сомневаясь в бюрократических и автократических идеях своего предшественника. Тем не менее, он колебался в своих решениях, и эти сомнения, в частности, подогревались ещё отцовского времени министром образования Уваровым, писавшим, что «политическая религия имеет свои догмы, вечные, как христианство – это самодержавие и крепостничество. Зачем трогать их, когда они дают России такую силу?»

Александр, более по контрасту с предшественником, чем по реальным делам, называется «Царь освободитель» или «Великий реформатор» и эти ярлыки прочно закрепились в исторических текстах. Как человек и государственный муж, он явно не был достаточно экипирован для того, чтобы быть реформатором или освободителем. И всё его автократическое правление прошло под влияем его социального и политического наследия.