Александр Сухарев - Хаос и космос в ментальности субъекта

В целом характерным для научного и философского мышления Нового времени стало чувство пессимизма, неверие в будущее, переживание непознаваемости изменяющегося и непредсказуемого мира, отсутствия цели и смысла существования. Чувство оторванности от своих корней, природы, неспособность совладать с неупорядоченными потоками информации породило представление о бессилии разума, гибели Бога и погружении мира в состояние хаоса.

Гуманитарные теории хаоса в исследованиях связываются с философией и мироощущением постмодернизма (Лиотар, 1998; и др.). В своем анализе эпохи постмодернизма в литературе Е. А. Стеценко отмечает, что все определения современной культуры в большинстве своем имеют приставки «пост-» или «нео-». Тексты гуманитарных исследований, пишет автор, пестрят такими терминами, как «постмодернизм», «постсовременность», «постколониализм», «постгуманизм», «неоромантизм» и пр. Неспособность к называнию, точному определению предмета исследования свидетельствует о некоторой растерянности научной мысли перед стремительным изменением социального и культурного бытия, находящегося в состоянии крайней неупорядоченности, определяемой как хаос. Данная неспособность проявляется также в укоренившейся в современной научной терминологии приставке «мульти»: мультикультурализм, мультинационализм, мультиэтничность и т. д. «Множественность» и «массовость» стали доминирующими концептами и в исторической науке, и в социологии, и в культурологии, и в искусствоведении (Стеценко, 2010, с. 81–92).

Выделяя в эстетике постмодернизма наиболее существенное, исследовательница характеризует его как «единственное течение, окончательно перечеркивающее гуманистическую модель и ставящее перед собой задачу представить мир как абсолютный хаос, который и является для него объективной реальностью. И собственный стиль постмодернизм позиционирует как выражение хаоса, в котором не существует никакой формы, никаких границ, никакой направленности, никакого определенного пространственного, временного или исторического измерения. Он содержит в себе огромное многообразие традиций и стилей, но все это осколки разбитых целостностей (курсив наш – А. С .). В частности, в художественном произведении царит… интертекстуальность, гипертекстуальность – это избыточность, нагромождение, фрагментарность, эклектичность, застывшее броуновское движение текстов. В лексиконе постмодернизма отсутствуют понятия мимесиса, целостности, гармонии, единства многообразия, подобия частного и общего, бинарности оппозиций, закономерности, иерархичности. Это „анархическая“ поэтика, не признающая никакого заданного порядка» (там же, с. 87).

В ситуации всевластия хаоса, случайности, неопределенности исчезают и этические, и эстетические каноны. Относительность морали в постмодернизме часто доходит до ее отрицания, а свобода, в основе которой лежит хаос, понимается как уничтожение каких бы то ни было норм и ограничений. Существенно, что психологически хаос в основе поведения проявляется в возможности абсолютно спонтанного, нерефлексируемого следования эмоциональным и чувственным импульсам (там же).

Нравственность в постмодернизме обретает «игровой» характер. Игра, по мысли Хейзинги, является алогическим постижением мирового порядка (Хейзинга, 1997, с. 35). В период расцвета греческой античности существовало представление об идеале добра и красоты – каллокагатии, в котором целостно сочетались такие качества как «доброе» и «прекрасное». Абсолютными идеалами в эпоху гуманизма были истина, добро и красота. Единство чувства и разума было идеальным прообразом жизни человека и общества европейской культуры. В современной западноевропейской культуре, да и в России эти идеалы чаще всего являются предметом дискуссий.

Если сущее «хаотично» и не санкционировано создателем, то нет гарантии подлинности существования. Игра, лежащая в основе современной культуры, связана не с этикой, а с эстетикой. «Игра сама по себе, хотя она и относится к деятельности духа, не причастна к морали, в ней нет ни добродетели, ни греха» (Хейзинга, 1997, с. 26). Реальность воспринимается просто как опыт, не связанный с объективностью.

Э. А. Орлова отмечает, что в работах классиков философии постмодернизма Юргена Хабермаса, Умберто Эко, Ж.-Ф. Лиотара и других ученых атрибутом «хаос» мир характеризовался как плюралистическая и подвижная среда (Орлова, 2004). На рубеже XVIII и XIX вв. произошел переход от «системы организованного словом морального знания, где связь слова, знания и морали была неразрывной» к «непосредственности выражения, по отношению к которой культура, ее здание… должно всякий раз заново отстраиваться, начиная именно с такой-то точки, в которой – непосредственность начала. Слово становится инструментом действительности, а не культуры» (Михайлов, 1997, с. 510–517). Именно поэтому для литературы эпохи постмодернизма характерно хаотическое цитирование текстов, принадлежащих к разным временам и культурам, где их значение уравнивается.