Людмила Поликарпова - Юрий Куранов – добрый гений России

С установлением тирании Сталина удаляются с политической арены (и по большей части с лица Земли) бывшие соратники-революционеры. Разворачивается процесс разоблачения и истребления всевозможных врагов, якобы народа – на самом деле, процесс тотального подчинения тирану, через замкнутые на него силовые структуры и единственную партию, им руководимую.

Второе обещание – равенство – большевики проводили как тождество друг другу каждого в народной массе для удобства управления ею. Все подлежали выравниванию по установленному идеологическому образцу. Над всеми возвышался земной кумир с неограниченными полномочиями. Всякое инакомыслие жестоко наказывается. Все граждане вовлекаются в систему отслеживания таких проявлений и доносительства. Порой это выливалось в клевету с корыстной целью. Иметь яркое индивидуальное человеческое лицо становится опасным. В числе врагов оказываются думающие, талантливые, творческие, независимые – здоровый цвет нации.

Рьяными служителями нового режима были работники ЧК (Всероссийской Чрезвычайной Комиссии). Эта рьяность проистекала из-за отсутствия личной ответственности и приводила к утрате чекистами своего индивидуального человеческого облика. Не удивительно, что чекист воспринимался не как человек, имеющий своё лицо, а как носитель формы, служащий госаппарата, власть которого над каждым гражданином не ограничена.

Продолжая цитату из рукописных архивов Ю. Куранова:

«…я видел фигуры чекистов только потому, что на них была военная форма. Они стояли здесь и там в своих гимнастёрках, без глаз, носов, ушей. У них вообще не было лиц».

О реализации третьего лозунга – братства – можно судить по тому, что вслед за осуждением отца Юрия Куранова всех его родственников: родителей, старшего брата, младшую сестру и шестилетнего сына Юрия – отправляют в ссылку в далёкую деревню на Иртыше. Об этом Юрий Куранов впоследствии вспоминает в рассказе «Плач».

«Ко мне приехала тётка. <���…> За семь этих дней мы вспомнили всё, что можно было вспомнить из полувековой давности моей жизни и семи десятков её. Мы не плакали, только у моей жены иногда на глазах появлялись слезы <���…>

Тётя Тоня рассказывала:

– Некоторые составы останавливали на глухом перегоне. Всех выгружали. Загоняли в лес. И там расстреливали. Вот мы и решили тебя спасти. Позвонить матери. Она и раньше тебя требовала, но ты не пошёл к ней… (К тому времени мать Юры ушла из семьи. Её уход он воспринял как предательство, и надолго оставалась обида).

– Нам дали пять дней на сборы. В последний день мы ждали мать. Ты видел это. И очень плакал. Говорил, что ты хочешь быть с отцом. И энкэвэдешник, который командовал нашим вывозом, вдруг говорит: «Что же вы мальчика мучаете, он не хочет к матери, а вы его отдаёте». – «Но ведь вы же нас расстреляете, – сказали мы, – пусть хоть мальчик жив останется». Он помолчал и говорит: «Берите мальчика с собой. Вас не расстреляют, вы другой категории ссыльные».

Мы с тётей Тоней молча смотрели друг другу в глаза и не плакали. Мы научились плакать молча, когда слёзы катятся прямо по сердцу».

Ленинград – первое место, оказавшее значимое влияние на духовное развитие Куранова. Потом он будет часто возвращаться (и воочию, и мысленно), находя вдохновение для творчества, в этот город, с детства запечатлённый в его памяти в двух аспектах: многообразия радужного искусства и чего-то безликого безобразного тёмного недоброго.

Яркие детские впечатления надолго запоминаются и оказывают большое воздействие на всю последующую жизнь. К счастью у Юрия Куранова в период ссылки в Омской области было очень значимое, затронувшее душевные глубины впечатление, благотворное влияние которого потеснило и ослабило негативные тяжёлые переживания детства.

«Прошли доволъно-таки многие годы, вполне достаточные для обыкновенной человеческой жизни средней продолжительности. За эти годы моей жизни произошло многое, многое удалось осмыслить. И среди самых дорогих моему сердцу ощущений я всё чаще и чаще вспоминал одно. В шестилетнем возрасте я оказался в ссылке с родителями моего отца. А сам он заключен был на Соловки. И вот впервые попал я в настоящий цветущий лес. И какая-то деревенская девочка показала мне в глубине лесной ароматно расцветший огромный цветок. Я поражен был этим цветком настолько, что мне даже не пришло в голову сорвать его. Я лишь склонился над этим цветком и долго смотрел в него, чувствуя, как он светит мне в лицо, я дышал его благоуханием. Там, среди сосен и елей, среди берез и осин, в прохладе леса. В чистоте его». («Воспоминание о детстве»)