Александр Левинтов - Рефлексия. Памяти Владимира Лефевра

Рефлексия как философское понятие была введена Локком, однако мне более импонирует интерпретация рефлексии, данная Гегелем в «Науке логики». В афористической форме гегельянская концепция звучит следующим образом: рефлексия – это то, без чего то, что было, не было. Гегель располагает рефлексию как связь между бытием и кортежем понятий о бытии. Понятия, согласно Гегелю, формируются и существуют не в реальности жизни, а в эмпиреях мышления, институализированного в науке и философии. Эти понятия, достаточно внешние к бытию, превращают, кристаллизуют бытие, вневременное и завременное, в сущее, обладающее статусом истинного бытия, бытия в истине и по истине, бытия по сути бытия. Работа по розыску в бытии существенного, заключенного в понятийном существовании, и есть рефлексия. Согласно Гегелю, рефлексия – не односторонний поток от понятий к бытию, это река с двусторонним течением и потому, в имплицитной форме, в схеме рефлексии Гегеля уже заложена схема социокультурного воспроизводства, широко используемая в методологии. Следует особо подчеркнуть, что Гегелю принадлежит несомненный приоритет во включении в социокультурную трансляцию рефлексии как основного механизма этой трансляции.

Первое, что говорят, объясняя суть рефлексии, это отражение. Мне кажется, такое «зеркальное» представление о рефлексии попахивает ленинизмом. Я не Иван Петрович Павлов и не знаю, что там чувствует и понимает собака, рефлексируя себя в зеркале или луже. Думаю, она слабо осознает, что это ее собственное отражение, а не другой сукин субъект. Думаю также, что она объектно смотрит на это отражение. В отличие от человека. Первый импульс взгляда на свое отражение, несомненно в отождествлении себя с отражением, самоидентификация (верх желания собачьего разума). Трудно представить себе ужас непризнания себя в своем отражении, хотя такое и бывает изредка. Вослед самоидентификации приходит признание редукции отражения относительно реальности: мы видим, например, не объемность, а плоскость отражения, мы осознаем несамостоятельность действий нашего отражения и тому подобное. И только после этого начинает возникать и строиться третья позиция, видящая и способная сравнивать реальность и ее отражение. Эта позиция и есть рефлексия, которая а) не возникает автоматически и непременно, как это делает зеркало, б) совершенно необязательна и возникает далеко не по любому поводу, в) не имеет ничего общего ни с реальностью, ни с отражением, в том смысле, что она неизобразительна и не таблоидна. Рефлексия представлена чаще всего текстуально, коммуникативно, диалогично, хотя такая форма представления вовсе необязательна. Рефлексия подобна ходу червя в земле: она пропускает через себя рефлексируемое содержание, и мы только по этому переработанному следу можем судить о траектории рефлексии. И еще одно важное отличие рефлексии от отражения: отражение (зеркальное и любое другое) всегда редукция отображаемого и отражаемого. Рефлексия же вовсе необязательно редуктивна. Более того, она способна к созданию «отражения», смысловым и содержательным образом более богатого, чем отражаемая реальность. На этом свойстве и эффекте рефлексии, например, строится живопись, литература и практически все остальные виды искусств, более или менее. Рефлексия – и в этом его предназначение, кажется, – несет на себе и в себе большее, чем рефлекcируемая реальность: символическое значение реальности.

Согласно Платону и всей античной традиции (включая, в частности, торговую практику), всякая вещь по понятию вещи не является таковой без своего символа. В торговле это выражалось в том, что товар становился товаром лишь при наличии у него «символа» – названия или описания этого товара, включая его наименование и стоимость. Именно маркировка, говоря современным языком, делает товар товаром, а вешь – вещью. Без символа вещь не вещает ничего и является просто предметом, неопознанным объектом. Анаксагоровское буйство и бесчинство вещей – из хаоса дорефлектируемого мира.

Когда мы обсуждаем рефлексию деятельности, то мы немного лукавим: деятельность нерефлексируема, рефлексируема лишь ее мыслительная составляющая. Рефлексировать «он ему как даст, а он ему как врежет, а он опять ему как даст, а она взяла и ушла с другим» могут лишь сопливые и неразборчивые подростки.

В этом месте шуточкой не отделаешься и, чтобы утверждать, что деятельность нерефлексируема, необходимо поднимать не только весь этот пласт, но, прежде всего, восстанавливать теорию деятельности раннего Г. П. Щедровицкого и истоки этой теории, заложенные в логических разработках А. А. Зиновьева.