Александр Шохов - Стратегии философского исследования коммуникации

Исследование коммуникации как предмета оказывается под воздействием множества парадигмальных и метапарадигмальных влияний. Коммуникация как явление и как процесс исследуется в рамках философии, социологии, психологии, когнитивистики, лингвистики, семиотики, искусственного интеллекта, а также во многих более прикладных дисциплинах, таких как политология, журналистика, риторика и пр. Системная, сетевая и синергетическая парадигмы, различные меж-, кросс- и трансдисциплинарные подходы поставляют идеи и методологические решения, которые используются для анализа узкодисциплинарных парадигмальных проявлений.

Философ-исследователь выбирает собственный ракурс парадигмальных исследований, отличающийся от ракурса психологического, лингвистического или социологического, что предопределяет круг его исследовательских задач. Например, философа может интересовать: (1) какую позицию занимает или может занимать исследователь коммуникации по отношению к предмету исследования, (2) как именно выстраивается исследовательская стратегия для решения поставленной задачи, (3) каким образом исследователь конструирует гипотезы, и можно ли в каждом конкретном случае актуализировать направление их верификации, (4) какова роль коммуникации в процессе познания в целом и в процессе изучения коммуникации в частности, (5) можно ли говорить о том, что такое коммуникация сама по себе?

Философский ракурс исследования коммуникации несомненно более широк, чем это зафиксировано в сформулированных вопросах, которые лишь фрагментарно иллюстрируют возможные направления философских исследований коммуникации.

Украинский исследователь А.М.Ермоленко выделяет коммуникативную философию как отдельную парадигму истории философии, он пишет: «коммуникативная философия – это новая парадигма в истории философии, стремящейся преодолеть недостатки как философии бытия, так и философии сознания» [53, с.206]. Такой взгляд на философское исследование коммуникации приводит А.М.Ермоленко к выводу о связи смены научной парадигмы (при этом он ссылается на Ю.Хабермаса) со сменой типа общества: «можно согласиться с Ю.Хабермасом по поводу изменения парадигмы «общества труда» парадигмой «общества коммуникации». Однако такой переход не является изменением только научной парадигмы. Это изменение связано также с переходом в наше время к новому типу общества, которое заменяет капиталистическое, как бы мы его ни называли – посткапиталистическим, постмодерным, постиндустриальным или информационным, где производство информации становится определяющим» [53, с.212].

Необходимо отметить особенность понимания термина «парадигма» у Ю.Хабермаса и у А.М.Ермоленко. Оно существенно отличается от куновского термина «парадигма» и может быть интерпретировано как некая основная идея, лежащая в основе научных изысканий в данный период времени в данном сообществе.

В науке, после того как позитивизм перестал быть главенствующим направлением, более нет и, скорее всего, уже не может быть какой-либо единой методологии. Собственно, поэтому и возникли идеи, связанные с необходимостью рефлексии более общих оснований научного мировоззрения (в частности, парадигм и эпистем). Изначально представление о парадигмах формировалось на опыте развития естественных наук (физики, химии и др.). Термин «парадигма», введённый Т.Куном [67, c.17], даже в его собственных текстах получает разное толкование, которое, к тому же, менялось и развивалось в ходе развернувшихся дискуссий с К.Поппером, И.Лакатосом, П.Файерабендом и другими авторами. Как заметила И.С.Добронравова, само появление термина «парадигма» «знаменовало собою отказ от поисков универсальной методологии и признавало разнообразие методологических установок в разных парадигмах» [46, с.187].

Термин «эпистема» впервые звучит в современном исследовательском ключе в работах М.Фуко («Слова и вещи», 1966) и рассматривается как своеобразное поле: «нам бы хотелось выявить эпистемологическое поле, эпистему, в которой познания, рассматриваемые вне всякого критерия их рациональной ценности или объективности их форм, утверждают свою позитивность и обнаруживают, таким образом, историю, являющуюся не историей их нарастающего совершенствования, а, скорее, историей условий их возможности» [135, с. 34-35]. Поле, создающее условия возможности познания , формирует археологические напластования культуры, на которых в дальнейшем осуществляются очередные напластования. В своей следующей работе («Археология знания», 1969) М.Фуко вводит такие конструкты как «эпистемологические фигуры», «эпистемологические структуры» и «процессы эпистемологизации» [134, c. 189]. Однако эти, выделенные из текста словосочетания, конечно же, представляют собой лишь грубую разметку тонких эпистемических интуиций М.Фуко.