Квентин Фиоре - Война и мир в глобальной деревне

Даже сегодня вполне реально встретить высокообразованных людей, которые и не подозревают, что только фонетически грамотный человек живет в «рациональном» или «живописном» пространстве. Открытие или изобретение такого пространства, однородного, непрерывного и связанного, явилось «экологическим» итогом развития фонетического алфавита и его влияния на чувственную жизнь древних греков. Подобная форма рационального и живописного пространства есть окружающая среда, которая неведома никакой другой форме письменности, будь то древнееврейская, арабская или китайская.

Сейчас, когда мы живем в электрической среде и внутри закодированной информации не только визуально, но и в сенсорном режиме, вполне естественно, что у нас появилось новое восприятие, которое разрушает монополию и приоритет мира видимого, заставляет этот старинный мир выглядеть таким же причудливым, как средневековый герб на двери химической лаборатории.

Новая среда иногда причиняет значительную боль человеку, ее воспринимающему. Биологи и физики знают больше о радикальной революции, осуществленной в нашем чувственном мире новыми технологиями, нежели писатели, для которых новая среда есть угроза, в отличие от представителей других профессий.

Когда печать была в новинку в XVI веке, Иероним Босх рисовал новое разрушение пространства, следствие гутенберговского технологического вторжения в осязаемый мир средневековой иконографии. Его жуткие картины точно и художественно передают боль и страдания, приносимые новыми технологиями. Даже на популярном уровне эти разрушения и боль, вызванные появлением радио в двадцатых годах прошлого столетия, были хорошо выражены в блюзе. Сегодня вместе с телевидением, еще более мощным носителем, боль создала музыкальные жанры, от рока до «битла», что чрезвычайно неприятно для чувств, прежде ориентированных на менее сложные технологические условия. Сегодня блюз звучит как ласковая колыбельная. Их смелые и утонченные качества не более очевидны, чем в викторианском вальсе.

Биолог Отто Левенштейн в своей книге «Чувства» подробно рассмотрел проблему, которая возникает в результате изменений в сенсорном режиме, например, последствия технологического создания новой среды:

Каждое наше чувство — уникальный мир

Видение — скорее собирательное действие, и все это заставляет гадать, можно ли когда-либо увидеть нечто, прежде неизвестное. Мы достигаем этого впечатления также у пациентов, слепых от рождения, которые обретали нормальное зрение лишь после операции. До того как открыть глаза, они познавали мир на ощупь, звук и обоняние, и мир был полон для них знакомых предметов в условиях ограниченного круга чувственного опыта. Как только они ни избегали поначалу сумбура дополнительной стимуляции, тоскуя порой по относительной изоляции прежнего мира! Наиболее поразительный факт в том, что им потребуется много времени и сил прежде, чем они начнут распознавать окружающие предметы, как отделенные друг от друга. Они понемногу должны учиться разбираться, связывая внешнюю картинку, которую видят, с тактильным восприятием, которое уже знакомо. На первый взгляд мир выглядит как плоское пространство, наполненное бессмысленными бликами света, тьмы и цвета, перемешанными, словно лоскутное одеяло. Один за другим предметы вырисовываются среди хаотичного мира и становятся отдельными, независимыми друг от друга. Студент, изучающий микроскопию, переживает нечто

похожее. Бессмысленные перемешанные формы не поддаются описанию, пока ассистент профессора не нарисует формы, которые следует искать. Говорят: «Увидеть значит поверить», — и в данном контексте также можно сказать, что «вера — это видение».

То, что он пытается сказать в следующем отрывке: «Как только они ни избегали поначалу сумбура дополнительной стимуляции, тоскуя порой по относительной изоляции прежнего мира!» — это опыт, который каждый испытывает, когда пытается привыкнуть к новым возможностям, которые привносят новые технологии. Сегодня электроника и автоматика вынуждают нас приспосабливаться к условиям глобализации, будто весь мир сделался родным домом.