Коллектив авторов - Аристотель. Идеи и интерпретации

Вместе с тем критика Галена в адрес врачей-методистов также, очевидно, имела веские основания. Мы убедились, что в основе клинического мышления лежит симптоматический подход. Это объединяло их с врачами-эмпириками, несмотря на позитивное отношение врачей-методистов к теоретической медицине. Проблема состояла в том, что натурфилософия атомизма в приложении к конкретным вопросам физиологии и патофизиологии порождала исключительно спекулятивную теорию. Соответственно, попытки систематики, сделанные на ее основе, были бесполезны с точки зрения возможности выработки патогенетически обоснованного подхода к лечению заболеваний. Именно это и вызывало крайнее недовольство Галена, направлявшего всю мощь своего недюжинного таланта на попытку осмыслить болезнь с позиций этиологии и патогенеза. Отсюда и его трактовка кризиса болезни: для Галена в конечном счете это момент для наиболее эффективного терапевтического воздействия. Понимание Галеном природы кризиса совершенно гиппократовское: это некая бифуркация хода заболевания, точка, после которой все может измениться. Однако он гениально предвидел, что эта бифуркация обусловлена развитием патогенетического механизма болезни. Именно поэтому врач, по мнению Галена, должен внимательно наблюдать за состоянием пациента, используя необходимые средства для облегчения его состояния. Но наиболее эффективные и сильнодействующие средства должны быть применены именно в момент кризиса: раньше они могут не дать должного эффекта, а позже будут бесполезны. Гален интуитивно понимал, что внутри организма происходят сложные, взаимообусловленные процессы и целью терапевтических воздействий являются именно они. Гален стремился наилучшим образом решить задачу, поставленную Гиппократом, — лечить, воздействуя на причину болезни. Цель Фессала и Темисона — борьба с ее симптомами, что, по мнению Галена, уравнивало врачей-методистов с врачами-эмпириками: и те, и другие боролись со следствием, а не с причиной, отстаивая в конечном счете симптоматическую терапию.

Естественно, теория diatritos Фессала казалась Галену нелепой. Идея о том, что ход каждой болезни можно разбить на трехдневные циклы, а завершение каждого из них будет достоверно свидетельствовать о правильности лечения или необходимости его коррекции, противоречила самой сути галеновского понимания природы здоровья и болезни. А если кризис случится в ночь с четвертого дня на пятый? Следуя логике Фессала, эти события не являются показательными, и надо дождаться конца второго трехдневного цикла, чтобы получить достоверный результат. А если после кризиса в начале пятого дня на шестой наступит агония? Осознание, что предписания Фессала означают упущенные возможности, должно было приводить Галена в ярость: именно такими эмоциями полны его описания консилиумов, на которых он спорит с методистами.

Из доступных нам источников невозможно понять, почему Фессал выбрал именно трехдневные циклы. Выскажем предположение, что корни и этой идеи следует искать в присущей ему картине мира ученого. Следует обратить внимание на категории стриктуры и рыхлости в атомистическом описании универсальных атомистических схем патогенеза. Возможно, что именно три дня в этих схемах отводилось на переход частей тела, в которых поры были засорены, в качественно иное состояние — тот самый metasynkrisis, который был одной из основ его теории. Возможно, что механистические объяснения движения атомов в теле человека каким-то образом приводили Фессала к diatritos, а не какой-либо иной количественной оценке цикла.

Историку медицины следует исходить из того, что любая систематическая критика в специальной литературе всегда (или почти всегда) имеет основания: необходим крайне внимательный анализ источников, чтобы их распознать. Медицина — особая специальность: нет таких врачей, которые были бы врагами себе и пациенту — все хотят быстро, безболезненно и эффективно излечить пациента. Недобросовестность и подтасовка фактов в диспутах на отвлеченные философские темы не таили в себе критической опасности (кроме, может быть, опасности кулачной схватки с разгоряченными оппонентами). Главный вопрос, связанный с любой серьезной медицинской дискуссией, — вопрос о жизни и смерти. Филин Косский, Асклепиад из Вифинии, Аполлоний Мис и другие врачи, трудившиеся во времена «от Герофила до Галена», — уважаемые люди, опытные врачи, проведшие тысячи часов в раздумьях у постели тяжелобольных людей. Их сочинения — мучительная, основанная на большом практическом опыте попытка осмыслить и найти наилучшие способы помощи своим пациентам. Историку медицины, во-первых, необходимо понять, чья точка зрения в наибольшей степени определила дальнейшее развитие медицины и находится в непосредственной гносеологической связи с современной наукой. Во-вторых, попытаться уяснить, почему одни врачи нашли эту путеводную нить, а другие искренне заблуждались. Мы говорим о формировании условной временной оси истории медицины: Алкмеон-Гиппократ-Герофил-Гален — научная революция XVII–XIX вв. [47, с. 13]. Утверждая это, мы вынуждены констатировать, что развитие школ эмпириков и методистов стало своеобразной исторической «дорогой в никуда», бесплодным ответвлением от древа истории медицины. Однако, утверждая это на прочных эпистемологических основаниях, мы не имеем права относиться с неуважением к опыту наших античных коллег, которые не смогли определить верный путь. Именно поэтому наша задача заключалась в том, чтобы рассмотреть практические взгляды каждой медицинской школы во взаимосвязи с их натурфилософской платформой. Иначе невозможно понять, почему врачи прошлого действовали так, а не иначе, реконструировать их образ мыслей, «картину мира».