Коллектив авторов - Аристотель. Идеи и интерпретации

Как некий наполненный жидкостью бурдюк (ἀσκός), когда влитое отводится через его низ, не сохранит своей, зависящей от объема формы (φυλάσσοι τὸ περὶ τὸν ὄγκον ἑαυτοῦ σχῆμα), если в образующуюся пустоту не будет сверху вливаться что-либо другое; и тот, кто смотрит на объемный охват этого бурдюка (τὴν ὀγκώδη τοῦ ἀγγείου τούτου περιοχὴν), знает, что он задается не видимым [очертанием] (μὴ ἰδίαν εἶναι τοῦ φαινομένου), ибо форму объемному охвату придает (σχηματίζειν τὸ περιέχον τὸν ὄγκον) то, что влито в бурдюк (τὸ εἰσρέον ἐν αὐτῷ γινόμενον), так устроение нашего тела (ἡ τοῦ σώματος ἡμῶν κατασκευὴ) применительно к его составу (πρὸς τὴν ἑαυτῆς σύστασιν), насколько нам известно, не имеет ничего своего (ἴδιον), но сохраняется в бытии (ἐν τῷ εἶναι μένει) привходящей в него силой, и эта сила есть и называется пища (τροφὴ); при этому она не одна и та же для всех питающихся тел, но каждому Домостроитель природы дает в удел ему подходящую» [503].

Примечательно, что рассуждение Григория имеет более аристотелевских характер, чем таковое у Оригена. Согласно Григорию не эйдос задает форму жидкости, но жидкость (τὸ εἰσρέον ἐν αὐτῷ γινόμενον) определяет форму объема (σχηματίζειν τὸ περιέχον τὸν ὄγκον). Скорее всего, Григорий следует здесь Александру Афродисийскому (или Галену), который учил, что изменения в телесной смеси влияют на душу:

«Изначальная причина возникновения (γενέσεως) души — это тело и его смешение (κρᾶσις), что ясно из различия живых существ, обсловленное [различием] их частей. Ибо не души вылепливают формы (διαπλάσσουσι τὰς μορφάς), но различие в душах является результатом такого-то состава частей (τῇ τούτων ποιᾷ συστάσει), и вместе с частями изменяются и души. Ибо энтелехия и то, чего она энтелехия, взаимосвязаны (ἀλλήλων)… Различие применительно к душе является результатом определенного смешения в теле (τῇ ποιᾷ κράσει τοῦ σώματος)» [504].

В «Об устроении человека», говоря о механизме, посредством которого душа собирает рассеянные элементы своего прежнего земного тела во время воскресения, Григорий соединяет «платоновские» и «аристотелевские» концепции. Он начинает, подчеркивая важность телесного эйдоса:

«Поэтому с боговидным [в нашей] душе срастается (προσφύεται) не то, что в нашей составленности (συγκρίματι) течет в изменении и замещении (ἀλλοιώσει καὶ μεθιστάμενον), но недвижное и остающееся тем же (τὸ μόνιμόν τε καὶ ὡσαύτως ἔχον).

Но тут же Григорий объясняет, что телесный эйдос сам определяется особенностями телесной смеси:

А поскольку качественные различия в [телесной] смеси (αἱ ποιαὶ τῆς κράσεως παραλλαγαί) приводят к изменениям отличительных признаков в эйдосе (τὰς κατὰ τὸ εἶδος διαφορὰς μεταμορφοῦσιν)… и поскольку эйдос остается при душе (τῇ ψυχῇ παραμείναντος) словно [оттиск] печати на воске (ἐκμαγείῳ σφραγίδος), то с необходимостью душа не может не распознать вещи, которые вырезали свои черты (τύπον) на печати» [505].

Как кажется, Григорий предполагает, что за время земной жизни, изменения в телесной смеси преобразуют (μεταμορφοῦσιν) отличительные черты эйдоса (τὰς κατὰ τὸ εἶδος διαφορὰς). После смерти земного тела, телесный эйдос остается при душе (возможно, будучи отпечатанным на тонком теле души), как печать (σφραγίς) при оттиске (точное значение ἐκμαγεῖον здесь остается под вопросом [506]). При воскресении, когда душа начинает собирать рассеянные элементы своего прежнего тела, чтобы построить тело прославленное, она сверяется с чертами (τύποι), некогда оттиснутыми этими элементами на телесном эйдосе-печати (τὰ ἐναπομαξάμενα τῇ σφραγῖδι τὸν τύπον), чтобы распознать своё. Если это так, то ἐκμαγεῖον должно относиться этим рассеянным материальным элементам, которые однажды оставили свой отпечаток на эйдосе-печати. При этом эйдос служит моделью-образцом, сверяясь с которой, душа собирает кусочки пазла [507].

Как показывает наше исследование, аристотелевское учение о росте и растущем занимает значительное место в истории философской полемике относительно идентичности живого человеческого тела. Каждый из последующих авторов — Александр Афродисийский, Иоанн Филопон, Симпликий — имел свой собственный набор источников и контекстов. У каждой теории была своя логика, свои сложности и внутренние противоречия. Как было показано, Филопон ввел в аристотелевскую аргументацию неоплатонические элементы, Симпликий ссылался на стоическое понятие ἰδίως ποιόν. Особенно интересно изучать результаты перенесения рассматриваемой проблематики в область богословия, поскольку богословские концепции обыкновенно изучаются отдельно от философских. Ориген был первым, кто приложил рассуждения Александра относительно сохранения идентичности живого тела к вопросу о тождестве земного тела и тела воскресения. Как показывает анализ доводов Оригена, он соединяет рассуждения Аристотеля о росте и растущем со стоической концепцией семенного логоса, предполагая в то же время, подобно платоникам, что телесный эйдос способен существовать отдельно от распавшегося материального подлежащего (при этом носителем эйдоса служит тонкое тело души). Критик Оригена — Мефодий Олимпийский, который рассуждает преимущественно в аристотелевских терминах, отождествлял телесный эйдос с качественной формой, схожей с формой статуи. Как было показано, Григорий Нисский тоже использовал разрозненные части рассматриваемых теорий, механически комбинируя их. Он демонстрирует влияние Александра и Галена, предполагая, зависимость характеристик эйдоса от качеств телесной смеси. Таким образом, наш обзор, по необходимости краткий, указывает на существование сильной и до сих пор не прослеженной традиции, которая прилагала учение Аристотеля о росте и растущем к проблеме идентичности индивидуального человека.