Массимо Пильюччи: Счастливая жизнь. Руководство по стоицизму для современного человека. 53 кратких урока ныне живущим

Присмотримся внимательнее, что у лучника находится под контролем, а что из него выпадает. Его исключительная ответственность включает в себя выбор лука, стрел и уход за ними, упражнения в прицельной стрельбе, выбор момента, когда надо отпустить тетиву. Но, помимо этого, ему неподконтрольно ничего более: скажем, вражеский солдат, заметив стрелу, может отойти в сторону, или внезапный порыв ветра сведет на нет самый лучший выстрел.

Естественно, на ум незамедлительно приходит соображение о том, что дихотомия излишне строга: ведь на свете есть немало вещей, не подпадающих, насколько может показаться, ни под одну из категорий, – эти вещи ни под контролем, ни вне контроля. Это обстоятельство подвигло современного стоика Уильяма Ирвина предложить «трихотомию», делящую мир не только на подконтрольное и неподконтрольное человеку, но еще и на поддающееся его влиянию [16] См.: William Irvine, A Guide to the Good Life: The Ancient Art of Stoic Joy , Oxford University Press, 2008. . С моей точки зрения, это предложение ошибочно, поскольку в конечном счете оно угрожает разрушить одно из оснований стоицизма. Представим себе такую картину. Как убедительно показано в отрывке из Цицерона, все, на что мы способны повлиять, можно, в свою очередь, разделить на две категории: подконтрольное и неподконтрольное. При этом стрельба из лука относится к первой категории, а порыв ветра – ко второй, выбор момента стрельбы – к первой, а внезапная смена солдатом-мишенью своего местоположения – ко второй. Далее – в таком же духе. Иначе говоря, получается, что, когда мы говорим, что способны «оказать влияние» на конечный результат, констатируется лишь то, что некоторые составляющие действия поддаются нашему контролю, некоторые – нет. В итоге наше понимание вещей делит их все-таки надвое (а не натрое) – как и было сказано Эпиктетом.

Наиболее важным фрагментом метафорического рассуждения Цицерона являются последние его строчки: в них говорится о том, что поражение мишени должно быть намечено как цель, но оно не может быть объектом нашего желания. Понятно, что лучник хотел бы поразить мишень, и в этом суть дела. Аналогичным образом и мы предпочитаем быть здоровыми, а не больными, богатыми, а не бедными. Но, поскольку то, каким будет конечное положение дел, не находится всецело в нашей власти, – а мы исходим из того, что максимального приложения сил достойно лишь то, что нам подконтрольно, – наша самооценка не должна зависеть от того, попадем ли мы в цель (будем богатыми, здоровыми и тому подобное). В жизни мы порой выигрываем, порой проигрываем. Поэтому бесстрастное принятие итогов наших действий, то есть того, что мы просто «наметили», но отнюдь не «возжелали», – вот единственно разумное отношение, которое следует в себе воспитывать.

Вторым важным аспектом философии Эпиктета, который только что был упомянут, выступают так называемые три навыка. Именно в них воплощаются те описанные выше четыре добродетели, которые нравственно ориентируют человека. Эти навыки таковы:

По мысли стоиков, людям присуща склонность желать «неправильные» вещи, и в этом заключается главная причина наших несчастий [17] Современные эмпирические данные о том, что конкретно делает нас счастливыми и что не слишком влияет на наше ощущение счастья, см. в книге: Richard Layard, Happiness: Lessons from a New Science , Penguin, 2005. Как выясняется, стоики кое-что понимали, когда утверждали, что счастье генерируется внутри человека, а внешние обстоятельства играют в его обретении относительно малую роль. . Если говорить конкретнее, то мы желаем того, что уже перечислялось в наборе внешних благ – таких как здоровье, богатство, доброе имя и тому подобное. То есть мы желаем чего-то, не подлежащего нашему контролю. Проблема же, как напоминает Сенека, состоит в том, что, желая не нам подвластного, мы вверяем свое счастье в руки своенравной Фортуны.

Так рисковать не очень-то оправданно. Куда лучше задать нашему желанию новое направление: нацелить его на вещи, которые мы действительно можем контролировать, иными словами – на наши взвешенные суждения и разумения. Почему нужно поступать именно так? Потому что в таком случае возможность вести эвдемоническую жизнь определяется сугубо нашими усилиями, а не капризами богини удачи. Мы по-прежнему можем благоразумно предпочитать здоровье, богатство и другие столь же приятные вещи их антитезам, но мы смиряемся с реальным положением дел: с тем, что, несмотря на любые наши усилия, порой перечисленное будет нам обеспечено, а порой – нет. И даже когда такие вещи нам достаются, обладание ими временно, поскольку все подвержено постоянным переменам [18] Представление о том, что все в мире непрерывно меняется, а потому нет никакого постоянства ни в чем, пребывающем в космосе, является важной составляющей метафизики стоиков и берет начало из учения философа-досократика Гераклита, известного своим высказыванием panta rhei – «все течет, все меняется». Гераклит доказывал, например, что мы не можем дважды войти в одну и ту же реку, поскольку река – сущность переменная, никогда себе не равная. Разумеется, таковы же и мы сами. .