Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Постараемся осознать вслед за Смитом и Хайеком, что право лежит в более глубоких пластах психологии, чем закон, что оно не имеет отношения к навязыванию плана или «политической морали», которая не зависит от естественной справедливости, задающей практику реализации права. И тогда мы поймем, почему социалистические революции начинаются с отмены верховенства права и почему независимость судебной власти редко встречается в государствах, которые хотят мобилизовать гражданское общество сверху. Тем не менее Дворкин, который хочет воспользоваться глубинными истинами общего права, тоже преследует идеологическую цель. Он постоянно пытается внедрить эту повестку в систему права, которая в силу своей природы ее не приемлет. Общее право приспособлено только для отправления правосудия в каждом конкретном случае, а не для проведения какой-то масштабной реформы манер, нравов и обычаев целого сообщества. Оно незаметно, но неотступно сопровождает жизнь простых людей. Общему праву не нужно, чтобы к нему постоянно обращались. Оно, скорее, нехотя вмешивается, когда его призывают исправить несправедливость. Это все так далеко от представлений Дворкина, что удивительно, почему он не ищет опоры в каких-то других правовых моделях. Но дело в том, что он скорее адвокат, чем философ. То есть любой аргумент, который создает неудобство оппоненту, Дворкину полезен, если, конечно, может быть использован для продвижения к цели.

Цель вполне ясна: оправдать актуальную либеральную повестку. На момент выхода самой известной работы Дворкина, «О правах всерьез», эта программа определялась главным образом движением за гражданские права и против войны во Вьетнаме. Она, собственно, подразумевала гражданское неповиновение и обратную дискриминацию. Имело значение также сексуальное освобождение. По мере того как повестка реализовывалась, Дворкин добавил в нее движение за права женщин, защиту права на аборт и даже (к ужасу многих феминисток) порнографии. Короче говоря, если консерваторы выступали против чего-либо, то он это поддерживал. Долгое время Дворкин был на коне, щеголяя остроумием, патрицианским презрением и космополитической иронией. И думал, что бремя доказательства лежит не на нем, а на его оппонентах. Дворкину, как и авторам из New York Review of Books в целом, леволиберальная позиция представлялась столь очевидно верной, что проверять, так ли это на самом деле, отводилось консерватору. Именно последний должен был показать, что моральный консенсус сложился не в пользу порнографии. Или что в непризнании им прав геев (в какой бы форме они сейчас ни продвигались) говорит нечто большее, чем «предрассудок». Или что сегрегация соответствовала духу Конституции, а отказ чтить флаг или служить в армии – нет [34] Примеры из книги «О правах всерьез». .

Глумление над консервативным сознанием доходит до крайностей. Так, Дворкин пишет: «Но поскольку речь идет о правах, вопрос стоит совершенно иначе: приведет ли терпимость к разрушению общества и грозит ли она принести чрезмерно большой вред? На мой взгляд, просто глупо полагать, будто имеющиеся данные говорят о вероятности или хотя бы возможности подобного результата» [Dworkin, 1978, p. 196; Дворкин, 2004, с. 267–268]. Консерватору обычный здравый смысл говорит о том, что постоянная либерализация, постоянное переосмысление права с оглядкой на образ жизни нью-йоркской элиты могут в конечном счете нанести сообществу вред. Такой взгляд отбрасывается с ходу. Глупо полагать, что имеющиеся данные свидетельствуют о вероятности подобного результата. Глупо даже думать, что они делают его возможным . Примечательное суждение. Антропологи уже не раз продемонстрировали, что насаждение городских нравов среди народов, населяющих Африку южнее Сахары, разрушает сплоченность этого общества. Но, по-видимому, глупо даже представить, что перенос нью-йоркских порядков в сельскую Джорджию может возыметь сопоставимый эффект.

В работе «О правах всерьез», где излагаются основные идеи Дворкина, обсуждается знаменитый суд над «Чикагской семеркой». Левые активисты обвинялись в сговоре с целью пересечения границ штатов и организации бунта. Дворкину представляется очевидным, что члены «Чикагской семерки» находились под защитой гарантированного Конституцией права на свободу слова. Вот что он отвечает тем, кто не согласен с ним:

Могут сказать, что закон о борьбе с беспорядками разрешает выражать свои принципиальные убеждения не в провоцирующей форме. Но при таком подходе упускается из виду взаимосвязь между формой выражения и человеческим достоинством. Человек не может высказываться свободно, если ему не позволяют соразмерять свои речи со степенью своего негодования или если ему приходится лавировать, соблюдая ценности, которые он и в грош не ставит, по сравнению с теми, которые он стремится отстаивать. Правда, некоторые приверженцы неортодоксальных политических взглядов своими высказываниями шокируют большинство населения, но было бы высокомерно со стороны большинства полагать, будто выражать свои мысли всегда следует только ортодоксальным способом, ибо это означает отрицание равной заботы и уважения. Если смысл права на свободу слова состоит в защите достоинства несогласных, то при вынесении решений об уместности тех или иных речей необходимо учитывать личностные особенности несогласных, а не «молчаливого» большинства, для которого закон о борьбе с беспорядками вовсе не является ограничением [Dworkin, 1978, p. 201; Дворкин, 2004, с. 275].