Александр Марков - Теории современного искусства

Например, наши отношения со столом — это отношения не познающего к познаваемому, но и не препятствия к препятствуемому, но отношения двух познающих друг друга и препятствующих друг другу агентов. Иногда авторы, близкие к спекулятивному реализму, просто берут проблематику связанных с аналитической философией когнитивных исследований и связывают ее с литературой и искусством. Например, в русском переводе доступна книга Дилана Тригга «Нечто: феноменология ужаса», вышедшая в пермском издательстве Hyle press. Он опирается на достижения аналитической философии, в которой тело является когнитивным инструментом — если поселить наш мозг в тело компьютера или слизистое тело, то и мыслить мы будем иначе. Но то, что у аналитических философов сознания является мысленным экспериментом, Тригг понимает буквально: как то, что к собственному телу можно отнестись так же, как мы отнеслись бы к телу киборга или насекомого, если бы проснулись как герой Кафки. Оно тоже ужасно, потому что заставляет мыслить особым образом, вообще сталкивает нас с нашей собственной довольно безжалостной мыслью. Например, нам страшно просыпаться, когда мы видим страшный сон, но страшно и засыпать, чтобы не оторваться от реальности, в которой мы должны действовать практически.

Получается, что Тригг превращает лабораторные модели своих американских коллег в действительный рас сказ о происходящем. На зимней школе в Перми «Ингу- манистическое Просвещение» (январь 2015 года) Тригг говорил, что пока мы имеем дело с вещами, мы можем считать, что оживляем вещи своим вниманием, ничего не боясь. Но как только мы начинаем говорить о теле, мы понимаем, что на наше тело влияет Луна, во время полнолуния приливает к голове кровь, а на Луну влияет ее место в Солнечной системе. Если мы станем воспринимать слово «влияние» широко, в соответствии с той необходимой критикой слов, без которой их не превратишь в современные естественно-научные термины, то окажется, что наше тело зависимо от внеземной материи, что оно — какой-то каприз космической материи, который может нас только ужасать. Таким образом, простое уточнение понятия позволяет сдвинуться от аналитической проблематики к континентальной — говорить уже не о том, каковы условия эксперимента, который мы ставим в нашем кампусе, а как мы оказались вовлечены в тот эксперимент, которым является вся наша жизнь.

Или в том же пермском издательстве вышла в переводе на русский язык книга Бена Вударда «Динамика слизи». Вудард, опираясь в том числе на арт-проекты и литературу киберпанка, рассуждает о двойственности грибов: с одной стороны, это споры, постоянный взрыв в природе, постоянное заражение, но с другой стороны — некоторая грибница и питательная слизь. Грибы могут захватить весь мир благодаря двум вещам. Во- первых, благодаря контагиозности: споры могут разлететься куда угодно, хоть по всему космическому пространству, как в прозе киберпанка. А во-вторых, благодаря ризоматичности: они станут такой слизью, питанием, что только они и поддерживают жизнь как микроклимат в лесу — они захватывают мир уже как причина его сытости. Тем самым получается, что они оказываются причиной сразу в двух смыслах: причина как причина разрушения (взрыв), механическая причинность, и причина как причина продолжения жизни (питание), органическая причинность. Первое всегда мгновенно, а второе всегда длительно, но и то и другое устремлено в мнимую бесконечность Вселенной (мнимую — потому что в физике «бесконечность» не общепринятое понятие, а в рассматриваемых нами сейчас философиях реальность создают общепринятые понятия). В таком случае для правильного изучения природы и нас самих нужно пересматривать понятия «болезнь» или «сытость», усматривая в них не только квалификации живого, но более общие квалификационные признаки — например, Вселенная оказывается «насыщена» светом, но при этом она «болеет» возникновением новых звезд. Только так мы сможем преодолеть засилье в науке поверхностных метафор, таких как «рождение» звезд, начав говорить о действительной ситуации во Вселенной.

Цель спекулятивного реализма — объяснить, как одни структуры могут становиться частью других, более сложных. Например, колонизацию новых земель обычно проводили частные военно-торговые компании, но потом колонии становились собственностью государств-ко- лонизаторов. Почему так произошло, хотя это очень крепкие частные компании? Социалист сказал бы, что государство лучше и прогрессивнее управляет, чем жадные до обогащения коммерсанты, а капиталист бы ответил, что государство после буржуазных революций само стало отчасти как фирма и корпорация. Но это не объяснения: если государство ведет себя как фирма, это не значит, что оно успешный конкурент фирмам, или что в результате этой конкуренции фирма погибнет, а не найдет себе новую нишу и новую стратегию. Тогда как Грэм Харман отвечает: да потому что просто система компании объяснила себя с помощью более сложной си стемы государства, а государство стало себя вести так, что самим своим поведением объясняет, как действуют компании, и в результате компания оказывается внутри этого объяснения, полностью подчиненная этому бытию. Это скорее симбиоз, приводящий к тому, что в большой системе государства такая частная компания становится просто неразличима, само государство начинает действовать спонтанно, революционно, не как прежде, превосходя своим авантюризмом любой прежний авантюризм.