Ханс Гумбрехт - После 1945. Латентность как источник настоящего

Такой дух спортивного соперничества и сдержанного оптимизма относительно возможности взаимодействия двух сверхдержав господствовал в течение нескольких лет. На Западе этот дух часто ассоциировали с поразительно свободной манерой Никиты Хрущева, который рос в бедной крестьянской семье, затем стал фабричным рабочим, а с другой стороны, с блеском и манерами гарвардского выпускника Джона Ф. Кеннеди (который обошел Никсона в 1960 году в президентской гонке). Другие сценарии и протагонисты начала 1960-х только укрепляли нашу веру – одновременно наивную и замечательную – в то, что впереди у нас яркое будущее. Дружелюбный и безмятежный кардинал Венеции сделался под именем папы Иоанна XXIII преемником сурового Пия XII, римского папы из воображения моего детства (который в более ранние свои годы в качестве посла Ватикана в Германии заключил договор на обоюдно выгодных условиях с гитлеровским правительством). В 1959 году – очевидно, без всяких предварительных консультаций – новый папа последовал глубоко личной интуиции и созвал Второй Ватиканский собор. Его ревизионистская повестка состояла в том, чтобы открыть католическую церковь современности (широко цитированное заглавие программы – уже не на латыни, а по-итальянски – звучало как aggiornamento (обновление)). А в это время израильская разведка захватила Адольфа Эйхмана в Аргентине и перевезла его в Иерусалим. Эйхман впоследствии был осужден и казнен 31 мая 1962 года как один из тех, кто нес личную ответственность за депортацию миллионов евреев в концентрационные лагеря. Хотя суд этот в смысле юридических процедур и отвечал всем формальным требованиям, ему не удалось избежать сходства с показательными процессами. Меня восхитил пуленепробиваемый стеклянный контейнер, в котором Эйхман сидел на суде, потому что контейнер этот, казалось, придавал физическую форму хорошо ощущаемой всеми двусмысленности. Официально контейнер должен был защищать обвиняемого от ярости семей его жертв. Но неизбежно он выставлял Адольфа Эйхмана в качестве величайшего преступника всех времен и народов. Основной реакцией – в Германии так же, как и в Израиле, и в Соединенных Штатах, – было облегчение. Избавить мир от основного исполнителя Холокоста – вот образ, воплощающий путь дистанцирования от прошлого – и соответственно шаг к лучшему будущему. Ханна Арендт в это же время комментирует «банальность зла». Это выражение она создала специально, когда освещала процесс для газеты «Нью-Йоркер», и оно являлось реакцией на настойчивые утверждения Эйхмана, что, отправляя миллионы евреев на смерть, он «только выполнял свой долг». Выражение, предложенное Арендт, внесло свой вклад в общее впечатление, что прошлое от нас отдаляется: хотя вообще-то слова эти изначально были нацелены на предупреждение о возможности повторения подобных преступлений где угодно, они тем не менее как бы снижали тон мрачного очарования, которое поддерживало воспоминание о главных фигурах национал-социализма.

Следующие шаги в этом обнадеживающем направлении были предприняты в Южной Америке. 22 апреля 1960 года президент Жуселину Кубичек сделал город Бразилиа столицей своей страны. Таким образом он реализовал национальный проект, задуманный еще в начале XIX века – в первые годы независимости Бразилии от Португалии, – открыть и развивать внутренние территории. Парковая и садовая архитектура нового города, выполненная в духе высокого модернизма, и архитектурное планирование Оскара Нимейера получили широкое признание как гармоничное выражение старой мечты о будущем, которое теперь становится настоящим. На Кубе за год до этого другой молодой и харизматичный лидер – Фидель Кастро – завершил шестилетнюю партизанскую войну, свергнув президента Фульхенсио Батисту, бывшего марионеткой мафии и ЦРУ, и придя к власти на острове. Еще до того, как мы все стали симпатизировать социалистической идеологии, мы почувствовали на себе харизму таких фигур, как Кастро и Че Гевара. Даже в Соединенных Штатах, где внешняя политика официально поддерживала Батисту и, конечно, противостояла марксистскому мировоззрению, кубинская революция изначально вызвала довольно оптимистичный резонанс, в особенности среди интеллектуалов.

Вскоре, однако, Куба стала первым облачком на довольно светлых небесах холодной войны. Сразу после своей инаугурации в январе 1961 года Кеннеди санкционировал вторжение (уже полностью спланированное) эмигрантов при массивной военной поддержке со стороны США. Спустя три месяца операция потерпела жалкую неудачу, что придало еще больше уверенности режиму Кастро и укрепило его отношения с Советским Союзом. Соответственно, кубинский ядерный кризис, разразившийся в 1962 году, заставил мир затаить дыхание – в особенности когда американские разведывательные самолеты обнаружили на острове строительные площадки для установления ракет средней дальности. За этим последовало несколько недель высокого напряжения и взаимных угроз между двумя сверхдержавами до тех пор, пока они не договорились, что Советский Союз уберет свои ракеты с Кубы, а Соединенные Штаты (тайно) разоружат свои боеголовки в Средиземноморском регионе. Асимметричность между публичным уходом Советского Союза, с одной стороны, и скрытыми уступками Соединенных Штатов, с другой, подорвала авторитет Хрущева внутри Коммунистической партии и советского правительства, что, вероятно, и стало началом упадка его карьеры политического лидера. Но длительные последствия посттравматического шока чувствовались и в США. Когда почти через год Джон Ф. Кеннеди был убит, немедленно разошедшиеся слухи утверждали, что смерть его была связана с ситуацией на Кубе.