Ханс Гумбрехт - После 1945. Латентность как источник настоящего

Идея того, что ничего нельзя оставить «позади» (или в прошлом), внесла свой вклад не только в ощущение, что историю «сбили» с предзаданного курса, то также и в ощущение экзистенциальной неуверенности и подступающей угрозы. Это ощущение усугублялось индивидуальными воспоминаниями об определенных событиях времен войны (ни одно из которых не могло, конечно, сравниться по масштабу со взрывом атомной бомбы над Хиросимой). В предыдущих главах я связывал эту одержимость сосудами – «вместилищами» – с углубившейся экзистенциальной неуверенностью. Для некоторых интеллектуально значимых позиций – прежде всего Хайдеггера и Шмитта – такая тоска по экзистенциальной безопасности смешивалась с философским проектом разрешить вещам проявиться в их «несокрытости». Кажется, однако, что ни одни из подобных реакций или решений так никогда и не смогли достичь удовлетворительного уровня устойчивости. Для того чтобы как-то зафиксировать ход времени, был сделан возврат от топоса «Отклонения /контейнеры-вместилища») обратно к структуре «Нет выхода / нет входа». Точнее, возврат был сделан для того, чтобы преодолеть главенство принципа «Нет выхода» в той мере, в какой надеяться на движение по времени вперед мы можем, лишь если у нас будет возможность оставить прошлое позади, или же, напротив, обрести себе новую экзистенциальную защиту (таким образом, преодолевая уже главенство принципа «Нет входа»). В этой точке, где третья из культурных конфигураций, формирующих глобальную поствоенную ситуацию, отсылает снова к первой, их взаимодействие (или по крайней мере наше описание их взаимодействия) обнаруживает свою кругообразность. И здесь мы начинаем воспринимать лабиринтоподобную структуру, созданную следами их взаимодействия внутри исторически специфического модуса проживания жизни. И хотя кругообразность обеспечивает взаимодействие трех конфигураций на одном уровне, это не отменяет возможности их функционирования и в более иерархическом (или «синтаксическом») порядке. Подобное сочетание – когда «Нет выхода / нет входа» и «Самообман / допрос» выступают вместе – создавало чувство закупорки и кругообразности движения; «крушение» же, или «сход с пути», с другой стороны, оказывалось реакцией на – или интерпретацией – этого чувства закупорки, затора, забитости времени, а тоска и желание «вместилища» указывали на желание освободиться от такого состояния.

Закупоренный лабиринт, который возникает из взаимодействия трех различных конфигураций культуры, – это всего лишь одна из сторон Stimmung ’а, доминировавшего в десятилетие после 1945 года. Другой же связанный с ним аспект, уже упоминавшийся ранее, – это то, с какой легкостью человечество оказалось способным обрести дистанцию в отношении опыта войны и ее traumata (отношение, которое кажется удивительным с сегодняшней точки зрения). Исторический Stimmung , охватывавший жизнь ума и тела, состоял из напряжения (хотя иногда это был просто вопрос сосуществования) между закупоркой движения в будущее, которую я постарался описать, и внешне беспроблемной готовностью в это будущее отбыть. Очевидно, такая легкая готовность к отбытию выросла из картезианской энергии современности; а что касается сферы закупоренного движения, то я согласен с моим бразильским коллегой, описавшим ее как «онтологию без телеологии» – инертно-серая, тягучая среда, где невозможны ни тяга вперед, ни вектор движения, где все различия рушатся (включая различия между прозой, оперирующей «аргументами», и художественным вымыслом).

Насколько, однако, можем мы связывать Stimmung поствоенных лет с латентностью? Прежде всего я хотел бы подчеркнуть, что существуют множественные «эффекты латентности» – я бы хотел закрепить и развить в подробностях парадигму латентности как отличную от фрейдистской модели «подавления». Не думаю, что мы когда-либо сможем сказать, что конкретно остается латентно-скрытым в годы, последовавшие за 1945-м и до конца 1950-х, тогда как от схемы «подавления» мы вправе этого ожидать. В любом случае мы не можем сказать многого. Вполне возможно, эффект латентности – ощущение, что нечто остается «скрытым» или «во тьме», – являлся местом аккумуляции и схождения множественных форм опыта и восприятия, и возникло это ощущение в тот момент, когда три наблюдаемые нами конфигурации культуры пришли в состояние затора. Создавалось парадоксальное ощущение, что некоторые вещи нельзя «оставить позади», потому что одни из них быстро исчезают, а другие остаются «недоступными»; что «я» никогда не станет «полностью прозрачным» и что ни одна окружающая среда не даст полноты защиты и убежища. В сочетании подобные впечатления создавали эффект латентности, а вместе с ним – вышеупомянутую «онтологию без телеологии».