Конечно, природа отношений между индустриализованными регионами и остальной частью мира касается не только вопросов истории. С одной стороны, были подняты проблемы, которые прежде обсуждались под общей рубрикой «империализм», хотя и в исторически новом контексте. С другой – была поставлена проблема дефиниции или новой дефиниции двух частей мира. Мы не станем сейчас останавливаться на марксистской литературе по этой тематике, открываемой периодом деколонизации. Заметим всего лишь, что исчезновение на практике колоний – в формальном смысле этого термина (то есть районов, находящихся под прямым управлением другой державы и, таким образом, лишенных возможности принимать автономные и суверенные политические решения) – поставило под сомнение необходимость связывать империализм с «колониализмом». Стало очевидным, по крайней мере почти для всех марксистов, что вряд ли политическая деколонизация сама по себе изменит экономические отношения между слаборазвитыми ареалами и метрополиями, хотя она и в состоянии повлиять на специфическую позицию страны, которая прежде осуществляла прямое колониальное господство. Изобретение термина «неоколониализм», признанного характеризовать новые отношения, мало что меняло в целях марксистского анализа, коль скоро существование регионов, которые, несмотря на формальный суверенитет, фактически входили в империалистическую экономику, и регионов, которые, хотя и были номинально независимыми, по-прежнему были политически и военным образом привязаны к державе, действовавшей в качестве «советника», уже давно было признано путем использования таких терминов, как «полуколониализм». С другой стороны, появление выражений типа «третий мир» указывало на более широкий пересмотр привычной классификации.
В марксистской теории нет никакого предшественника концепции «третьего мира», и сколько бы марксисты ни старались наряду с другими использовать этот расплывчатый, хотя и удобный термин, он не имеет никакой четкой связи с марксистским анализом. Это выражение стали употреблять прежде всего, чтобы отличать отсталые страны или те, которые, во всяком случае, не встали на путь явной индустриализации, от тех, которые уже прошли через индустриализацию либо осуществляют ее в условиях капитализма («первый мир»), равно как и от недавно расширившегося социалистического сектора («второй мир»). Таким образом, была проведена черта, определяющая фундаментальное различие между двумя экономическими системами, или по меньшей мере между группами стран, правительства которых намеревались реализовать идеал той или иной из двух систем. Политический раздел мира, с одной стороны, между Соединенными Штатами и Советским Союзом с соответствующими союзниками и, с другой – начиная с 1960 года между Советским Союзом и Китаем только подчеркнул этот факт. Ибо, с одной стороны, Китай считал себя знаменосцем революционного «третьего мира», противостоящего советскому блоку, а, с другой – этот новый термин как бы накладывался на концепцию «неприсоединившихся стран», отказывавшихся связать себя будь то с военно-политическим лагерем Соединенных Штатов или же с Советским Союзом. Как можно было предвидеть, значительное большинство этих стран было расположено в Азии, Африке и (по крайней мере потенциально) в Карибском бассейне и Латинской Америке. Тем не менее это выражение, несмотря на всю свою нечеткость, на протяжении одного-двух десятилетий, пожалуй, представляло собой некую реальность. Речь идет о государствах, которые независимо от режима правления были скорее бедными, чем богатыми, технологически отсталыми и отнюдь не вставшими решительно на путь создания процветающей промышленной экономики. Наличие других синонимов для указания на это различие – «развитый» и «слаборазвитый», «Север» и «Юг» и пр. – указывает лишь на тот факт, что данная ситуация была признана повсеместно.
Нередко марксистам не удавалось устоять перед соблазном использовать концепцию «третьего мира», несмотря на тот факт, что ее нелегко было приспособить к классическому марксистскому анализу и что всегда представлялось несколько нереалистично помещать, скажем, Аргентину или даже Чили в ту же группу, что и Бирму и Нигер. Многие марксисты внесли свой вклад в обширную литературу, которая ставила себе задачей объяснить природу «третьего мира» и осудить силы, сделавшие его бедным и зависимым. Это было вызвано как тем, что термин, казалось, можно приспособить к изменившейся модели империалистической эксплуатации колониального или неоколониального мира – бедного и, по существу, неиндустриального из-за самой природы деятельности капитализма, – так и тем, что перспективы социальной революции, представлявшиеся все более и более отдаленными в странах развитого капитализма, казалось, сохраняются только в Азии, Африке и Латинской Америке. В этом смысле различие между «вторым» и «третьим миром» было, так сказать, хронологическим. Китайская революция завершила ту фазу продвижения социализма, в результате которой число государств с марксистским правлением возросло с одного (или двух, если считать Монголию) до одиннадцати. Факт также и то, что многие из них (например, Албания и значительная часть Югославии) обладали (по меньшей мере на первых порах) многочисленными характерными чертами стран «третьего мира». Последующее увеличение числа этих государств произошло за счет неевропейских стран: Вьетнам (1954 – 1975), Куба (1959), бывшие португальские колонии в Африке, Эфиопия, Сомали, Южный Йемен, Кампучия, Никарагуа (60-е и 70-е годы). Кроме того, государства, которые иногда с малым на то основанием, иногда в течение короткого периода заявляли о том, что они социалистические или стремятся стать таковыми (не обладая при этом марксистским руководством), также располагались в ареале «третьего мира». Все эти страны, марксистские или немарксистские, по-прежнему оставались нищими и отсталыми, равно как и (в случае марксистских государств) сталкивались с активной враждебностью Соединенных Штатов и их союзников. Под этим углом зрения различия в политических системах и планах на будущее между странами «третьего мира» выглядели менее значительными в свете той общей ситуации, в которой они оказались.
Читать дальше