Умберто Эко - Отсутствующая структура. Введение в семиологию

3) группы производителей, вырабатывающих и выпускающих со­общения промышленным способом.

При наличии этих трех условий то разное, что есть в характере и воздействии таких способов коммуникации, как газета, кино, телеви­дение или комикс, отходит на второй план по сравнению с тем, что в них есть общего.

Можно с достаточной степенью глубины исследовать специфичес­кую технологию какого-либо средства массовой коммуникации, при­меняя при этом самые различные методы, и все же основной целью изучения массовых коммуникаций всегда будет освещение именно тех их аспектов, которые являются общими для всех массовых коммуни­каций.

Предмет исследования массовых коммуникаций оказывается еди­ным в той мере, в которой постулируется, что индустриализация средств коммуникации изменяет не только условия приема и отправки

408

сообщения, но — и на этом кажущемся парадоксе основана методика этих исследований — и сам смысл сообщения (т. e. тот блок значений, предположительно составляющих его неизменяемую часть, постольку так его задумал автор независимо от способов распространения).

Но если так точно определяется предмет исследования, то важно не менее точно определить и метод изучения массовых коммуникаций. При изучении массовых коммуникаций, когда сводится воедино раз­нородный материал, можно и нужно, опираясь на междисциплинар­ные связи, прибегать к разнообразным методам, от психологии до социологии и стилистики, но последовательно и целостно изучать эти явления можно только в том случае, когда теория и анализ массовых коммуникаций составляет один из разделов — причем наиболее важ­ных — общей семиологии 44.

XIV. Риторические и идеологические коды

Наконец, рассмотрение знакового поведения (коды и идиолекты) подводит нас к изучению явных и особенно неявных идеологий, этим поведением коннотируемых. В настоящее время выходят работы, по­священные языкам религии и богословия 45, в рамках изучения массо­вых коммуникаций осуществляются многочисленные исследования политического языка, а Жан Пьер Фе попытался демистифицировать язык Хайдеггера, выявляя в нем обороты, характерные для нацист­ской риторики 46; в это же время Маркузе приводит в качестве примера того, насколько активно занимается философия демистификацией репрессивного общества, анализ языка. Разумеется, это исследования другого типа, нежели английская аналитическая философия языка, изучающая язык, вырванный из исторических обстоятельств, делаю­щих его двусмысленным, противоречивым и проблематичным; по-ви­димому, Маркузе склонен рассматривать язык "изнутри", осущест­вляя что-то вроде герменевтической процедуры, об этом говорит его обращение к исследованиям типа работ Карла Крауса, который "по-

44 Здесь не приводится библиография по массовым коммуникациям, см ее в нашей работе Apocalittici e integrali Однако назовем три текста, в которых можно найти сведения о вкладе семиологов в науку о массовых коммуникациях Paolo Fabbri, Le comunicazioni di massa in Francia, in "Rassegna italiana di sociologia", I, 1966, Pier Paolo Giglioli, La sociologia delle comunicazioni di massa in Italia, там же, Gilberto Tinacci Mannelli, Le grandi comunicazioni. Università di Firenze, 1966 (глава IV)

45 См., напр. J.A. Hutchinson, Language and Faith Studies in Sign, Symbol and Meaning, Philadelphia, 1963 D Crystal, Linguistic, Language and Religion, Ν. Υ , 1965

46 J.P. Faye, Langages totalitaires, in "Cahiers Int de Sociologie", XXXVI, 1964, 1 Кроме того, см он же Language of Politics, Studies in Quantitative Semantics, 1965

409

казал как "внутренний" анализ речи и письменных документов, пунк­туации и даже типографских ошибок может обнаружить целую мо­ральную и политическую систему" и что для такого анализа не нужен никакой метаязык. Но метаязык, против которого выступает Марку­зе, это совокупность логических правил, понимаемых неопозитивист­ски, это язык, конечной целью которого является тавтология. Напро­тив, Маркузе говорит о необходимости "металингвистической" опе­рации, которая могла бы перевести термины языка объекта в такую форму, которая показала бы его зависимость от предопределяющих обстоятельств и идеологий.

Его романтический настрой, крайний "морализм" и, в конечном счете, антинаучный эстетизм не дают ему увидеть разницы между тавтологической формализацией и познавательными моделями, которые, чтобы стать действенными, должны быть строгими, ибо только тогда можно перейти от праведного гнева к законному протесту.

И тогда маркузианский проект должен быть преобразован в предлагаемый нами, если верно сказанное ниже: "Какая-либо речь, газетная статья или даже сообщение частного лица изготав­ливаются индивидом, который является рупором (независимо от того, уполномочен он кем-либо на эту роль или нет) отдельной группы (профессиональной, территориальной, политической, ин­теллектуальной) в определенном обществе. У такой группы всегда есть свои ценности, цели, коды мышления (курсив наш) и поведения, которые — независимо от того, принимаются они или оспаривают­ся и в какой степени осознаются, — оказывают влияние на индиви­дуальную коммуникацию. Таким образом, эта последняя "индиви­дуализирует" надиндивидуальную систему значения, разговор о которой следует вести в иной плоскости, нежели разговор об инди­видуальной коммуникации, и тем не менее с нею пересекающейся. Такая надиндивидуальная система в свою очередь входит в состав более обширный области значения, сформированной и, как прави­ло, ограниченной той социальной системой, внутри которой зарож­дается коммуникация" 47.