В политической теории Розы Люксембург отношения с массами являются основным элементом, и именно это не позволяет ей принять строгую кадровую партию, скованную железной дисциплиной конспирации, как альтернативу социал-демократической партии, ставшей к тому времени чисто избирательным союзом. Хотя молодой Лукач в книге «История и классовое сознание» ссылается на Розу Люксембург именно в связи с открытой диалектикой «массы – партия», не деформированной каким бы то ни было схематизмом (что, впрочем, не означает возможности отхода пролетарской партии от масс), эта диалектика в дальнейшем была затуманена сторонниками самого Лукача. Выражаясь более философски, можно было бы сказать, что случайные для объекта условия, громоздкий материал сознательных действий истории в форме классовых отношений, например действий пролетариата, вновь сводятся у него к формуле «субъект – объект», к пролетариату как субъекту, равнозначному и неделимому, который вмешивается в ход истории и – хочешь не хочешь – приводит к завершению исторического поворота. Зато для Розы Люксембург пролетарии являются эмпирическими индивидами, солдаты – это пролетарии в шинели, чьи личные качества, в различной степени несущие на себе отпечаток гегемонии существующего строя, лишь в ходе классовой борьбы приведут к образованию единой воли, способной привести к действию. Лукач переносит раскол между субъектом и объектом, которые в реальной борьбе опосредствуют друг друга, на нерушимое тождество, каковым является партия, представляющая весь пролетариат – единственно реальный субъект, способный к действию в любой исторической обстановке. Отдельный же пролетарий в большей или меньшей степени представляет собой объект партийной работы; он лишь выражает «психологическую сознательность». Перед партией, воплощающей наконец-то разгаданную тайну фихтеанского действия, индивидуум является просто-напросто сырьем. Это станет реальностью в жестокие времена сталинизма.
Конечно, эти направления развития у молодого Лукача намечены не полностью, но если принять во внимание его деятельность post festum ( слишком поздно – лат .) в связи с твердой демократической позицией Розы Люксембург, то, исходя из его теории, они покажутся нам довольно ясными и объективно возможными. Несомненно, Советы как политическая организационная форма, нарушающая связь овеществления «предыстории», по Лукачу, не до конца растворяются в партии, но перед лицом исторической роли партии обладают лишь статусом Эдема, а именно утопической конструкции «регулятивной идеи» в кантовском смысле, без подлинного реального содержания, появляющегося в процессе освобождения человечества. То, что у Розы Люксембург, если исключить ее политическую позицию, предварительно изымается из структуры ее концепции живого марксизма, иначе говоря, сведение революционной теории к чисто партийной, у Лукача как раз теоретизируется. Тем не менее венгерский мыслитель является единственным крупным марксистом 20-х годов, который ощущал ответственность перед наследством, оставленным Розой Люксембург. Если в то же время критика «люксембургиантства» стала опасной для отдельных активистов, для их партийной работы, а в некоторых обстоятельствах и для самой их жизни, то впоследствии «диссиденты» из КПГ, такие, как Корш или Вильгельм Рейх, критикуя большевизированную партию, во всем, что касается их теории и практического поведения, уже никогда не шли в русле традиций, оставленных Розой Люксембург.
* * *
В истории рабочего движения «люксембургиантство» превратилось в полемическое понятие для изоляции определенной формы левого уклона. Прежде всего его упрекают в недооценке роли партии и в «обожании» стихийности масс. Тут мы не можем решить, является ли так называемое «люксембургиантство», как полагает Петер Неттль, исключительно функцией ленинизма. Единственно, что мне кажется несомненным, – это обличительная роль «люксембургиантства» с начала сталинизации коммунистических партий Западной Европы. Рут Фишер, сама ставшая жертвой стратегии большевизации, говорит о бацилле сифилиса, которой Роза Люксембург якобы заразила КПГ.
«Люксембургиантство» – это главным образом продукт фракционной борьбы внутри советской коммунистической партии, в котором теория революции – из нее в их полемике одинаково исходят и Ленин, и Роза Люксембург – сводится к теории партии в чистом виде. Поэтому в письме протеста, направленном в редакцию журнала «Пролетарская революция», Сталин, умело подчеркивая революционные заслуги Розы Люксембург, тем не менее поставил ее в один ряд с идеологическими предшественниками Троцкого, упрекая ее (а вместе с ней и Парвуса) в том, что они «сочинили утопическую и полуменьшевистскую схему перманентной революции», на которую он указал как на «уродливое изображение Марксовой схемы революции» [6]. В 1931 году подобные слова означали не критику, а приговор!
Читать дальше