Эрик Хобсбаум - Марксизм в эпоху II Интернационала. Выпуск 1.

Тезис, который Каутский сделал центром работы о диктатуре пролетариата, гласил, что диктатура пролетариата не должна служить ширмой для подавления демократии, поскольку без демократии, понимаемой им как формы, присущие каждому современному демократическому государству (принцип представительности, всеобщее голосование, плюрализм), невозможно достичь целей социализма.

«Для нас, – писал он, – социализм немыслим без демократии. Под современным социализмом мы понимаем не только общественную организацию производства, но и демократическую организацию общества; поэтому социализм для нас неразрывно связан с демократией. Нет социализма без демократии» [73].

Диктатура меньшинства, подобная большевистской, могла держаться, лишь опираясь на полицейский и бюрократический аппарат; неизбежным результатом этого является моральное и духовное подавление пролетариата, дискредитирующее саму идею социализма. Диктатура пролетариата, в марксистском понимании, действительно означает государство с «однопартийным» правительством, однако оно основывается на орудиях политической демократии, то есть является результатом мажоритарной воли всего общества; это не диктатура одной партии, которая держится на средствах деспотизма и, выражая волю рабочего класса, фактически представляет собой властелина всего общества.

В работе «Терроризм и коммунизм» Каутский теоретизировал о том, что диктатура большевистской партии, основанная на терроризме, кончается тем, что порождает режим политически и социально привилегированных слоев общества, режим самого настоящего «нового класса функционеров» [74], чье политическое призвание – это новая форма бонапартизма, то есть деспотизма вооруженного меньшинства над беззащитным большинством.

Полемика против большевизма стала константой всей деятельности Каутского, вплоть до его смерти в 1938 году, и он вел эту полемику в своих многочисленных работах. В лице упрочившегося сталинизма он увидел новое доказательство той самой «судьбы», которая толкала большевизм к тирании, еще более чудовищной, нежели «цезаризм».

Свидетель поражения социализма, которым в глазах Каутского являлось укрепление большевистского режима, старый теоретик стал также и свидетелем поражения Веймарской республики и наступления национал-социализма. Выражая общее для социал-демократов и немецких коммунистов заблуждение, Каутский и сам обманулся, считая, что в Германии рабочее движение было слишком сильным и что здесь не могло произойти ничего подобного тому, что случилось в Италии. После прихода нацизма к власти, полемизируя не только с коммунистами, но также и с левыми течениями социал-демократии, Каутский неоднократно подчеркивал, что цель борьбы против фашизма могла и должна быть только одна: отвоевывание политической демократии как основы борьбы за социализм, и отвергал возможность какой бы то ни было перспективы «марксистской диктатуры» после фашизма. «Остается открытым вопрос, – писал он в 1933 году, – какую политическую цель мы намерены поставить и пропагандировать в борьбе против фашизма: завоевание демократии или же „марксистскую диктатуру“?» [75] И, возвращаясь к своей политической «методологии» периода мировой войны, отвечал: «Там, где мы теряем демократию, наш важнейший долг – отвоевать ее» [76].

Но есть и еще одна сторона послевоенной деятельности Каутского, о которой не следует забывать. Речь идет о самой настоящей ревизии основных положений теории Маркса, ревизии, которая в некоторых – но не во всех – отношениях была также пересмотром собственной концепции. В своей книге «Пролетарская революция и ее программа» («Die proletarische Revolution und ihr Programm»), изданной в 1921 году, он выступил с открытой критикой (которая, впрочем, уже и раньше просматривалась в его работах 90-х годов о государстве) теории упразднения парламентского государства и отмены разделения властей, о чем Маркс писал, обсуждая действия Парижской коммуны. Каутский назвал нонсенсом и проект упразднения профессиональной бюрократии, согласно которому ее необходимо поставить под контроль парламента и общественного мнения, но которая тем не менее являлась обязательным средством рационального администрирования. Именно в вопросе о диктатуре пролетариата он подверг ревизии не только основные положения Маркса, но и свои собственные. Анализируя опыт немецкой социал-демократии и оправдывая его, он утверждал, что само время свидетельствует в пользу принятия в демократических государствах формы «коалиционного правительства» в качестве переходной фазы между правительством капитала и социалистическим правительством в чистом виде (что означало окончательное забвение диктатуры пролетариата, выражение, которое, по его мнению, лучше было бы заменить на «господство пролетариата»).